Возможно, ваши родители занимались коммерцией – обычно так и было, практически у каждого была своя лавка – и вы много слышали о начальнике полиции, сборщиках налогов и других царских агентах. Между царем, которого вы никогда не видели, и полицейским, которого вы, напротив, знали слишком хорошо, вы представляли себе длинную вереницу чиновников всех мастей, и все они тянули руки к деньгам вашего отца. Вы знали, что ваш отец ненавидел их всех, но видели, как он улыбается и кланяется, наполняя их жадные руки. Вы делали то же самое, только в меньшей степени, когда, увидев, что к вам по безлюдной улице приближается Ванка, вы протягивали ему огрызок своего яблока и заставляли себя улыбнуться. Эта фальшивая улыбка причиняла боль, вы ощущали черноту внутри.
В гостиной вашего отца висел большой цветной портрет Александра III. Царь был жестоким тираном – об этом шептались ночью за закрытыми дверями и плотно задвинутыми ставнями – он был Титом*, Хаманом*, заклятым врагом всех евреев, и всё же его портрет висел на почётном месте в доме вашего отца. Вы знали почему. Это играло вам на руку, когда полиция или государственные чиновники приходили по делам.
Однажды утром вы вышли поиграть на улицу, и увидели небольшую группу людей у фонарного столба. На нем было объявление – новый приказ начальника полиции. Пробравшись сквозь толпу, вы смотрите на плакат, но не можете прочитать, что там написано. Женщина в потёртой шали смотрит на вас и с горькой улыбкой говорит: «Радуйся, девочка, радуйся! Начальник милиции просит тебя радоваться. Сегодня над каждым домом должен развеваться красивый флаг, потому что сегодня День рождения царя, и мы должны его праздновать. Приходи и посмотри, как бедняки будут закладывать свои самовары и подсвечники, чтобы собрать деньги на красивый флаг. Это праздник, девочка. Радуйся!»
Вы понимаете, что женщина говорит с сарказмом, вам знакома такая улыбка, но вы следуете её совету и идёте смотреть, как люди покупают свои флаги. У вашей кузины лавка текстильных товаров, откуда открывается прекрасный вид на происходящее. Вокруг прилавка толпа, а ваша кузина и её помощница отмеряют куски ткани – красные, синие и белые.
«Сколько ткани потребуется?» – спросил кто-то. «Пусть я не узнаю о грехе столько, сколько узнал о флагах» – отвечает другой. «Как это всё сложить вместе?» «Обязательно нужны все три цвета?» Один покупатель положил несколько копеек на прилавок и сказал: «Дайте мне кусок флага. Это все деньги, что у меня есть. Дайте мне красный и синий, а для белого и рубашка сгодится».
Вы понимаете, что это не шутка. Флаг должен украшать каждый дом, иначе хозяина потащат в полицейский участок для оплаты штрафа в двадцать пять рублей. Что случилось со старушкой, которая живет в ветхой лачуге на отшибе? Это было в тот раз, когда приказали поднять флаги по случаю приезда в Полоцк великого князя. У старушки не было ни флага, ни денег. Она надеялась, что полицейский не заметит её жалкую избу. Но он заметил, бдительный попался, он подошел и выбил дверь своим здоровенным сапогом, и забрал последнюю подушку с кровати, и продал её, и поднял флаг над прогнившей крышей. Я хорошо знала эту старушку, у неё был один водянистый глаз и морщинистые руки. Я часто относила ей тарелку супа с нашей кухни. Когда полицейский забрал подушку, на её кровати не осталось ничего, кроме тряпья.
Царь всегда получал то, что ему причиталось, даже если при этом рушились семьи. Был один бедный слесарь, который задолжал царю триста рублей за то, что его брат сбежал из России, не отслужив в армии. Для гоев такого штрафа не существовало, только для евреев, и вся семья несла долговую ответственность. Слесарь никогда не смог бы заработать столько денег, и заложить ему было нечего. Приехала полиция и арестовала всё его имущество, включая приданое его молодой невесты, с продажи всего этого было выручено тридцать пять рублей. Через год снова явилась полиция за остатком причитающегося царю долга. Они поставили свою печать на все, что нашли. Невеста была в постели со своим первенцем, мальчиком. Обрезание должно было состояться на следующий день. Полиция не оставила даже простыни, чтобы завернуть ребенка, когда его передадут на операцию.