Помещение, где Дуглас монтировал фильм, находилось в Хаммерсмите; работая там, Лестер столкнулся на улице с Лачфордом — на этот раз умышленно — и уронил в разговоре, что был бы не прочь найти себе занятие, чтобы заполнить свободные часы. Он хотел бы «присмотреться» к букмекерскому делу, набраться немного опыта… учиться, да еще получать за это денежки — что может быть лучше… Мерлин? Мерлин прекрасно. Как никогда!
Поначалу дела у Лестера шли совсем неплохо. Признавая за ним долю участия в создании фильма, Дуглас оставил его на работе, и он аккуратно ходил в монтажерскую, где в самой крошечной комнатушке, какую он когда-либо видел, были навалены километры и километры черной, вьющейся, пахнущей лакрицей кинопленки, намотанной на бобышки и ворохами лежащей на ручных машинах в ожидании, пока ее разрежут диковинной бритвой и склеят куски специальной клейкой лентой. С пленкой можно вытворять все что угодно, с омерзением думал Лестер. Человека можно как хочешь представить, достаточно подстричь здесь да подрезать там. Можно из одного и того же человека сделать и умника, и законченного кретина — все зависит от того, как порезвиться с пленкой. Можно взять кусочек оттуда и кусочек отсюда и представить так, будто они сняты подряд; можно подыскать места, где этот человек полностью противоречит себе, можно вырезать все места, где он выглядит подхалимом — что с ним в жизни довольно часто бывает; можно снабдить какое-то место музыкой, отчего оно станет куда интересней, или насовать в него кусочки с чужой речью, отчего оно станет более многозначительным. Одно сплошное надувательство. Лестер ясно видел это, и ему было тошно. Ему хотелось, чтобы фильмы были подлинными!
Но он терпел, рассчитывая приобрести опыт работы и еще — что уж там скрывать — ради постепенно слабеющей надежды снова наладить отношения с Мерлином через Дугласа. Однако Дугласу, судя по всему, было наплевать на Мерлина. Казалось, он даже не задумывался над тем, что из знакомства с Мерлином можно кое-что извлечь. Лестер ничего не мог понять. Не похоже было, чтобы Дуглас так уж хорошо зарабатывал — по нему, во всяком случае, сказать этого было нельзя. Жил он в однокомнатной квартирке размерами поменьше даже лестеровской; одевался так себе, свободное от работы время тратил на то, чтобы посидеть у Мэри или сходить куда-нибудь с Джоном. В общем, житуха незавидная.
Никакого напора, никакого натиска, с раздражением думал Лестер.
И все ж таки удача сопутствовала Дугласу, отчего Лестер и продолжал ходить в монтажерскую, а потом шел в свою игорную лавку, петляя по столь милым его сердцу грязным улочкам. Там он мог беспрепятственно играть роль человека (а о такой роли он давно мечтал), который знакомится с тем, как ведутся дела, чтобы осуществить в будущем какой-то свой проект, и вовсе не заинтересован в своей еженедельной получке.
Эта получка была ему хорошим подспорьем. Да и работа — хотя Лестер никогда не признался бы в этом — доставляла ему удовольствие. Букмекерство нравилось ему, нравилось тереться возле лошадей, собак и жокейской братии. Тут он был на своем месте. Он мог дать совет, на кого ставить, угадать победителя в гандикапе не хуже прочих знатоков — так по крайней мере он хвастал Дугласу, и здесь он не врал. Время шло, и у него начал зреть честолюбивый замысел, вполне разумный и осуществимый. Хорошо бы подкопить деньжат, думал он, и открыть букмекерскую лавку где-нибудь в провинции — не в Камбрии, где его каждая собака знает, а в каком-нибудь местечке, где он никогда не бывал. Он стал бы ходить на ипподром, облюбовал бы себе постоянное место, установил доску, на которой писал бы мелом имена предполагаемых им победителей в следующем заезде, заключал бы пари; таким путем он смог бы стать частью этой толпы, смотреть скачки, завести знакомства среди жокеев и владельцев лошадей, действительно войти в этот мир, а не сидеть в Лондоне на роли машинистки и телефонной барышни, пышно именуясь «ассистентом». Как это часто бывает, он складно наврал себе насчет своих истинных намерений, но в этой лжи таилось многое из того, о чем он искренне мечтал, и постепенно то, что было ложью, стало целью, к которой он всемерно стремился. Вот так! Он решил пока что в этом не сознаваться, а то засмеют еще: вот, мол, до чего докатился, а ведь был доверенным лицом Мерлина Рейвена, импресарио его рок-группы и помощником режиссера. Однако мысль увлекла его так сильно, так прочно засела в мозгу, что избавиться от нее он просто не мог. Он хотел стать букмекером.
Лестер серьезно заинтересовался своей работой. Стал расспрашивать. Он ведь и правда пришел сюда, желая хорошенько во всем разобраться, прежде чем открыть собственное дело. И тут произошла странная вещь. Пока он «играл роль», был окружен ореолом новизны, пока считалось, что за ним стоит баснословно богатый Рейвен, отношение к нему было прекрасное. Но стоило ему заинтересоваться букмекерством по-настоящему: начать задавать вопросы, делать заметки, приходить спозаранку и задерживаться допоздна, — как окружающие забеспокоились. Поднялась тревога. В души трех других его сослуживцев закралось опасение — как бы чего не вышло. Уж не шпионит ли Лестер, уж не осведомитель ли он. Они сообщили об этом Лачфорду.