Вот и на этот раз, вернувшись из Тель-Авива, Игол Мейер созвал очередное собрание. Хаим сидел в душной комнатушке, еле вместившей всех киббуцников. Уставшие после трудового дня, люди дремали, слушая в сотый раз надоевшие наставления межгияха[133]. К тому же подобного рода «беседы» он умудрялся проводить и на «военных учениях», куда Хаим по прибытии в киббуц тотчас же был зачислен. Без конца одно и то же.
— Каждый киббуцник, каждый холуц, — любил повторять Игол Мейер, — независимо оттого — мужчина или женщина, — обязаны владеть в совершенстве имеющейся в их распоряжении техникой: начиная с плуга и верблюда и кончая трактором и пулеметом! И только овладев всем этим, мы сможем показать себя миру!..
Разговаривая с людьми, Игол Мейер старался придать себе вид проницательного человека: он хитровато прищуривал левый глаз, наклонял голову вправо, к плечу, кривил в усмешке влажные губы. Игол Мейер не переносил возражений со стороны подчиненных, не жаловал и тех, кто пытался высказать свое мнение. «Не давайте мне, пожалуйста, советов, — любил говорить он. — Я и сам умею неплохо ошибаться».
Все знали, что межгиях киббуца был особенно придирчив к «фрэнкам» — иммигрантам из Азии и Африки. Эти люди, влачившие всю жизнь нищенское существование, ни умом, ни сердцем не воспринимали всерьез высокие требования Игола Мейера во всем соблюдать идеальную чистоту и порядок. Сейчас Игол Мейер вновь обрушился на них с упреками.
— Нам нужны люди, — говорил он, щуря левый глаз, словно держал в руках винтовку и прицеливался. — Это правильно! Нужны рабочие руки. И этого никто не отрицает. Но, скажите на милость, какая польза от того, что семьи «фрэнков» так многочисленны? Они ведь прожорливы, как полевые грызуны, и плодятся, как тараканы… Детей у них по десять и даже по четырнадцать! И какие все они нахальные! А взрослые до чего же завистливые! Однако не волнуйтесь за них… Все, что им нужно, берут горлом и напором, учиняют скандальчики и лезут с ножами в драку… Девки? Эти вообще не успевают достигнуть пятнадцати лет, как сразу выходят замуж. Им все невтерпеж! Смотришь, рабочий сезон в самом разгаре, а она уже ходит со вздутым животом… И пошла плодить! Ну, а работать? Работать, спрашиваю я, кто будет? Им до этого нет никакого дела. Но! Не на простачка напали… Нет, Игол Мейер — человек не сентиментальный. Это во-первых! А во-вторых, Игол Мейер не намерен быть у них на поводу. И в-третьих? В-третьих, либо они будут работать наравне со всеми, либо им придется положить зубы на полку.
Доставалось и «фрэнку» Эзре, работавшему вместе с Хаимом Волдитером на выгрузке кормов и чистке коровника. Как бы он ни старался содержать в чистоте коровник, Игол Мейер всегда ухитрялся найти какой-либо пустяк, чтобы придраться и наброситься на Эзру с попреками. И этот силач двухметрового роста трепетал от страха и молчал.
Эзра был родом из Йемена, с детских лет работал там у богатого англичанина на выработке кож и едких красителей, привык к рабскому, повиновению, безропотно, как должное, сносил побои и оскорбления и никогда не помышлял о другой участи для себя. Так жили его далекие предки, так прожил свою жизнь его отец, так, думал он, предопределено всевышним жить и ему.
Но однажды появились на его родине сионистские миссионеры, стали именем Иеговы заклинать иудеев вернуться на «землю праотцев», посулили горы медовые, реки молочные и кисельные берега. Их усердно поддержали местные марри[134], возглавлявшие общины, слово которых среди йеменских иудеев пользовалось особым авторитетом.
Эзра, вняв «зову господнему», пал к стопам земного господина и стал слезно молить отпустить его на «землю обетованную».
Англичанин и слушать не хотел. В бешенстве вырвав свою ногу из рук коленопреклоненного раба, он прочертил носком ботинка на лбу Эзры глубокий кровоточащий след, хотя именно Эзра несколько лет назад спас его, тонувшего, потерявшего сознание, от верной гибели. Но через неделю англичанин все же вызвал к себе Эзру. То ли совесть в нем заговорила, то ли он усмотрел в поведении всегда безропотного и покорного раба опасные признаки бунтарства, но он отпустил его с миром и даже подарил круглые карманные часы. Вместе со шрамом над левым виском они теперь напоминали ему о далеком родном крае…
В Палестине Эзру тотчас направили в киббуц. Ехал он в полной уверенности, что там-то он и увидит описанный миссионерами рай земной, и потому, прибыв на место, обратился к старожилам-киббуцникам с просьбой показать ему, где именно текут эти обещанные сионистами молочные реки средь кисельных берегов.