А киббуцники, смеясь над его детской наивностью и доверчивостью, потешались над ним, забавляясь, как игрушкой. Обманутый, разочарованный и кровно обиженный, Эзра стал сторониться людей, замкнулся в себе. В субботние и праздничные дни он забирался в укромный уголок, открывал коробочку, в которой хранил часы, и подолгу неотрывно следил за скачкообразным движением секундной стрелки.
Узнав об этой слабости Эзры, шутники наперебой спрашивали у него: «Который час?» — и Эзра тотчас серьезно неторопливо доставал коробку, открывал ее, вынимал часы, сначала сам с интересом наблюдал за движением стрелки, потом молча поворачивал их циферблатом к тому, кто спрашивал, и так же молча, не спеша, бережно укладывал часы в коробочку. Он и не подозревал, что над ним подшучивают. Ему казалось, что всякому доставляет большое удовольствие лишний раз взглянуть на эту удивительно умную машинку. Часы были для него единственной радостью и единственным богатством.
В первый день совместной работы Хаима Волдитера с Эзрой в коровник пожаловали Игол Мейер и пользовавшийся у него особым расположением Арье Херсон. Этот коренастый, широкоплечий, сутулый человек с чисто выбритым и гладким, как яйцо, лицом, с обильно напомаженными бриллиантином густыми волосами, формально числясь начальником клуба, в действительности выполнял функции старшего инструктора военной подготовки, хотя прежде он, выходец из некогда богатой, но вконец разорившейся семьи, не имел никакого отношения к военному делу.
Незадолго до появления Игола Мейера и Арье Херсона в коровнике Хаим и Эзра несколько часов без передышки перетаскивали на вилах силос со склада в кормушки, изрядно утомились и присели отдохнуть. Начальство будто поджидало этого момента: в дверях показались управляющий Мейер и Арье Херсон. Игол Мейер, прищурив левый глаз и склонив голову к плечу, крикнул:
— Эй вы, лодыри! В честь какого праздника расселись? — Бочком шмыгнув в ворота, он проворно обежал все кормушки, проверил, достаточно ли в них корма. Кормушки были заполнены до отказа, и Мейер было успокоился, но, увидев на полу раструшенные остатки сена, которые Эзра и Хаим еще не успели убрать, вновь закричал:
— А это что такое? Почему валяется корм?! Вы знаете, во что нам обходится каждая охапка сена?! Вы знаете, откуда мы ввозим корм?!
Эзра стоял перед управляющим еле живой от страха.
Старший инструктор военного дела Арье Херсон подошел к Хаиму и, методично постукивая стеком по толстой волосатой ноге — он был в шортах, гнусавя, проговорил:
— Не годится, молодой человек! У нас так не пойдет, нет, нет! Я не знаю, где вы учились хозяйству, но должен вам сказать со всей серьезностью, что здесь всегда, в большом и в малом, надо проявлять аккуратность и активность, болеть душой за все, что делается в киббуце… И имейте в виду, что без этих качеств вам нечего думать о том, чтобы стать холуцем. А это ведь очень почетно у нас! Вы же еще совсем молодой человек!..
Хаим спокойным тоном ответил, что уже не первый год считает себя холуцем.
— И мне от этого ровным счетом ни холодно и ни жарко… — Он усмехнулся. Ему был смешон этот высокомерный франт, отвратительно его холеное лицо, напомаженные волосы, толстые, волосатые ноги и главное — это самодовольство, презрение, с которым он посматривал на него, Хаима, на черного Эзру, словно они были не люди, а скоты.
Заметив усмешку Хаима, Арье Херсон покраснел от злобы, волосатая рука судорожно сжала стек; Арье вспомнил: ему что-то говорили об этом новичке, рассказывали какую-то пикантную историю о его жене. Но что именно, Арье сейчас не мог припомнить, да и не хотел. Какое ему дело до этого парня, которому судьбой уготовано возиться в коровьем навозе? Кто дал ему право ухмыляться и сидеть, когда начальство разговаривает с ним! Он решил, что этот парень, длительное время утаивавший принадлежность своей жены к иной вере, с равным успехом может сочинить о себе любую небылицу. И, приняв такое предположение за непреложный факт, принялся срамить Хаима. А Хаим, представив себе, в какое дурацкое положение ставит себя этот высокомерный франт, невольно еще и рассмеялся.
Арье Херсон назвал Хаима наглецом и самозванцем. Услышав крики своего помощника и решив, что Хаим проявил непочтительность к старшему инструктору военной подготовки, Игол Мейер, в свою очередь, набросился на молодого киббуцника.
— Почему вы грубите? — спросил, он, подходя к Хаиму. — Вы же холуц! И не просто какой-то там холуц!.. Прошли «акшару» в знаменитом квуца Иосефа Трумпельдора! Не всякий удостоен такого почета… И вместо того, чтобы показывать здесь всем пример, вы ведете себя, как юнец… Осмеливаетесь насмехаться над начальником клуба. А он здесь еще и старший инструктор военной подготовки! Что у вас тут произошло?