Трупы холуцев и Доди были перенесены на транспортное судно, а мать Шелли Беккер осталась на пароходе. За ней, как и за другими больными, должно было подойти специальное судно с медиками.
Вдруг Ойя, схватив Хаима за руку, указала на появившегося в конце узкого прохода судна сухощавого человека в очках. Обознаться Хаим не мог. Этого человека он видел однажды вместе с Бен-Ционом Хагерой. Горбатая дочь раввина Лэйя назвала его каким-то «курьером» и «важным человеком». Она туманно тогда пояснила, что прибыл он «оттуда». Теперь Хаима поразило, что вместе с очкастым курьером шел заправила штаба Хаганы, главарь холуцев — молодой человек с коротко остриженной бородкой.
«Тайны мадридского двора! — подумал Хаим. — Холуцы орали, чтобы никто не смел покидать пароход, обзывали «штрейкбрехерами» и «предателями», а их вожачок смывается почему-то первым!.. И откуда у него документы? Говорили же, что все холуцы в знак протеста порвали их?!»
Судно причалило к пристани. Пассажирам предложили пройти в невзрачный домик рядом с главным зданием порта. Здесь мужчин и женщин направили в разные помещения. Им предстояло пройти санитарную обработку. В заключение беглого медицинского осмотра каждый пассажир получал порцию противохолерной вакцины и изрядную дозу белого порошка за пазуху и за ворот. Откашливаясь, сморкаясь и чихая, они один за другим выходили из помещения. Толстяк ювелир, как всегда, ворчал:
— Придумали какие-то прививки, дезинфекции!.. Смотрели бы лучше, чтобы средь бела дня не грабили как… — Он чихнул и с отвращением сплюнул. — Кому это нужно? Зачем?
Хаим вышел во двор, походивший на большой теннисный корт, обнесенный высокой оградой из плетеной проволоки. По другую сторону ограды толпились празднично одетые люди: обособленно стояла группа молодых парней и девушек. Каждого выходившего во двор после санитарной обработки они приветствовали шумными возгласами:
— Брухим абааим![42]
— Брухим абааим ше-игатем ла-а — Эрец![43]
Хор девочек в белых блузках с веточками маслин в руках запел боевую песню:
Многие старики, едва переступив порог здания и услышав приветствия встречающих, опускались на колени и со слезами на глазах благоговейно целовали землю… Одни из них тихо нашептывали, другие звонко, нараспев воздавали всевышнему молитву за избавление от ужасов минувшего.
Двор постепенно заполнялся гулом голосов. С обеих сторон ограды люди выкрикивали фамилии и имена родных или знакомых, которых надеялись встретить.
— Гутвар Фроим! Гутвар Фроим!.. Держит мучную лавку в Натании! Фроим Гутвар!.. — кричал охрипшим голосом старик, уже не первый раз проходя вдоль ограды.
— Тойви Гриншпун из киббуца Квар-шалем!.. Гриншпун! Тойви Гриншпун!.. — звонко вторила старику обливавшаяся потом тучная женщина.
Хаим сиротливо стоял в сторонке, смотрел на взволнованные лица людей, ожидавших родственников, оставшихся на пароходе, и с тревогой думал об отце и сестренке. Доберутся ли они до него и когда это будет? Сможет ли он обеспечить им кров и хлеб насущный? В раздумье побрел он к решетчатым воротам, по другую сторону которых на вышке с «грибком» стоял английский часовой. Внимание Хаима привлекла невысокая эстрада под большим полосатым тентом, увенчанная белым панно, на котором огромными синими буквами было выведено:
На эстраде суетились юноши и подростки в голубых рубашках и светлых шортах; с деловым видом они расставляли пюпитры, раскладывали ноты, усаживались на свои места с начищенными до зеркального блеска медными инструментами.
Сквозь шум разноголосого говора, пение и приветственные возгласы до Хаима донеслись слова, заставившие его насторожиться:
— …из Вены… с детьми…
Он оглянулся: по другую сторону ворот, рядом с невысокой женщиной и полной девушкой, стоял рослый мужчина. Он кричал в сложенные рупором ладони:
— Фейга Штейнхауз и Шелли Беккер с детьми! Из Вены!..
Хаим понял, что этот человек и есть дядя Шелли Беккер — инженер-бетонщик из Яффы.