Фельдшерица молча кивнула головой и глубоко вздохнула. Она растрогалась.
— Знаю, вы любите Цилечку. Поэтому-то и прошу вас помочь ей составить партию…
— Вы считаете, реббе, — удивилась старушка, — что я могу быть и свахой?
— Почему бы и нет? — с не меньшим удивлением в голосе спросил Бен-Цион. — Разве это не делает вам честь?
— Я не об этом, реббе… Вы, конечно, имеете в виду Хаима?
— Разумеется!
— Что ж, реббе, если вы считаете… Можно, конечно, попробовать.
В пятницу перед заходом солнца к тете Бете зашла старшая дочь Бен-Циона, Лэйя.
— Я пришла пригласить вас к нам завтра на обед, — сказала она.
— Что это вдруг? — спросила фельдшерица.
— Вы спрашиваете, что это вдруг? А я знаю? Просто так… Слыхала, будто холуц должен скоро уехать… Но вы лучше спросите, что у нас сегодня делалось?!
— А что такое?
— Очень просто: Циля была весь день на кухне… Вы уже можете себе представить, что там творилось! Стоял такой крик, такой, шум, такое делалось, что не знаю, как это я еще не сошла с ума!
— А что? — допытывалась фельдшерица. — Что все-таки случилось?!
— Что случилось?.. Цилька, дай ей бог здоровья, решила сама, вы же понимаете, одна, без меня приготовить фаршированную рыбу! Ну, ну… Можно подумать, небо раскололось пополам! — воскликнула девушка, подняв обе руки вверх. — Вы бы посмотрели, тетя Бетя, что делалось! Повсюду валялись кишки и жабры, летела чешуя и брызгала кровь, падали куски рыбы на пол и гремели кастрюли, звенели сковородки и пригорал лук, черный перец попал всем в нос, и мы уже чихали так, что аж до самых слез… А эта немая прыгала туда и сюда, поверьте мне, быстрее чем дикая коза в миллион раз! И в конце концов что вы думаете? — Лэйя не без удовольствия рассмеялась. — Цилька порезала палец. Ну, ну… Уж весело было, что до сих пор у меня в ушах звенит! Одним словом, Цилька на кухне!
Фельдшерица слушала внимательно, делая вид, будто не то удивлена, не то возмущена всем происходящим, потом с той же наивной наигранностью, спросила:
— Кому же она вдруг захотела угодить своей стряпней? Уж не холуцу ли?
— Вы спрашиваете?! Будто я знаю?! Слыхала, что он собирается уезжать… А если нет, то мне бы хотелось ошибиться, но у него, кажется, что-то есть с немой…
Фельдшерица сделала еще более удивленное лицо, однако промолчала.
— Вот так! — продолжала Лэйя. — Она немая-немая, а он вроде бы тифозный, и вот так… Но сегодня ночью, кажется, гречанку от нас заберут. Так я слыхала. Только это пусть останется между нами, слышите, тетя Бетя?!
Фельдшерица укоризненно глянула поверх очков на Лэйю.
— А что? Ты думаешь, я побегу им рассказывать? О чем говорить?!
И дочь раввина продолжала:
— Кажется, ее отдают Стефаносу… Куда же еще? Но мне они не говорят. Я, видите ли, убогая, я не умная, я им во всем враг! И мое место у плиты… Что ж делать, если у меня нет счастья?! Наверное, так суждено. А гречанку таки жалко, вы думаете, нет? Очень! И мне теперь будет еще хуже. Разве я не понимаю? Всю работу и в доме, и по двору уже свалят на мою голову… Вы же понимаете, тетя Бетя, какой помощи я могу ожидать от Цильки? Ну, ну… Уж будет мне весело, не спрашивайте!
Фельдшерица, грустно покачивая головой, слушала Лэйю. «Ну и реббе! — думала она. — Он таки опутает этого бедного парня так, что тот забудет, откуда родом! И, чего доброго, еще посадит ему на шею свою Цилечку без всякого приданого… Этакую, прости господи, дуру».
Дочь Бен-Циона прервала мысли фельдшерицы:
— Но, тетя Бетя, только чтобы это, не дай бог, не стало им известно, прошу вас! — взмолилась девушка. — Иначе меня дома съедят… А на обед приходите. Слышите? Мы будем вас ждать! Непременно.
Бен-Цион Хагера был не только раввином, но и главой местного «товарищеского» банка. От него зависели выдача ссуды или отсрочка платежей. К нему обращались по спорным вопросам, возникавшим при заключении и выполнении коммерческих сделок; ему же принадлежало последнее слово и при бракоразводных делах.
Человек он был неглупый и образованный. Выходец из Галиции, он объехал многие страны Европы, учился в Афинах, свободно владел не только родным языком «идиш» и древнееврейским, но и греческим, английским, польским, мог объясняться на немецком и арабском.
Он был высокий, узкогрудый с длинными руками и крепко посаженной, большой головой. Густая шевелюра, пышная седая борода, проницательный взгляд больших карих глаз делали его похожим на библейского пророка.
В Лимасоле раввин Хагера вел добропорядочный образ жизни, однако люди, близко знавшие его, шептались, будто отставной полицейский сержант Стефанос содержит кабак с «девочками» на средства реббе.