Никто не думал, что у него есть шанс; даже Гарольд был настроен скептически. Кампания работала по принципу "из рук в рот", в основном за счет неопытных добровольцев. Но затем это произошло — какая-то форма спонтанного сгорания. Люди, которые никогда не думали о политике, которые даже никогда не голосовали, увлеклись этим делом. Старшеклассники и школьники стали носить синие пуговицы кампании. Коллективное нежелание продолжать мириться с постоянным накоплением несправедливости и оскорблений — все эти фиктивные остановки на дорогах и подержанные учебники; все эти случаи, когда чернокожие проходили мимо полевого дома Паркового округа в Норт-Сайде и замечали, насколько он красивее, чем тот, что находится в их районе; все эти случаи, когда их обходили при продвижении по службе или отказывали в банковских кредитах — собрались как циклон и опрокинули мэрию.
К тому времени, когда я приехал в Чикаго, Гарольд был на полпути своего первого срока. Городской совет, некогда служивший резиновым штампом для старика Дейли, разделился на расовые лагеря, контролирующее большинство белых олдерменов блокировало каждую реформу, которую предлагал Гарольд. Он пытался хитрить и заключать сделки, но они не сдвигались с места. Это было захватывающее телевидение, племенное и сырое, но оно ограничило возможности Гарольда для тех, кто его избрал. Потребовался федеральный суд, перерисовывающий расовую карту олдерменов, чтобы Гарольд наконец получил большинство и вышел из тупика. И прежде чем он смог осуществить многие из обещанных им перемен, он умер от сердечного приступа. Отпрыск старого порядка, Рич Дейли, в конечном итоге вернул себе трон своего отца.
Находясь вдали от центра событий, я наблюдал за развитием этой драмы и пытался усвоить ее уроки. Я видел, как огромная энергия движения не могла быть поддержана без структуры, организации и навыков управления. Я видел, как политическая кампания, основанная на расовом возмещении, независимо от того, насколько она разумна, порождает страх и обратную реакцию и в конечном итоге ограничивает прогресс. А в стремительном распаде коалиции Гарольда после его смерти я увидел опасность полагаться на одного харизматического лидера в осуществлении перемен.
И все же, какой силой он был в течение этих пяти лет. Несмотря на препятствия, при нем Чикаго изменился. Городские службы, от обрезки деревьев до уборки снега и ремонта дорог, стали более равномерно распределяться по районам. В бедных кварталах были построены новые школы. Городские должности больше не зависели только от патронажа, а деловые круги наконец-то начали обращать внимание на отсутствие разнообразия в своих рядах.
Прежде всего, Гарольд давал людям надежду. То, как черные чикагцы говорили о нем в те годы, напоминало то, как определенное поколение белых прогрессистов говорило о Бобби Кеннеди — дело было не столько в том, что он сделал, сколько в том, что он заставил вас почувствовать. Как будто все было возможно. Как будто мир был твоим, чтобы переделать его.
Для меня это стало семенем. Это заставило меня впервые задуматься о том, что я хочу когда-нибудь баллотироваться на государственную должность. (Я был не единственным, кого это вдохновило — вскоре после избрания Гарольда Джесси Джексон объявил, что будет баллотироваться в президенты). Разве не туда переместилась энергия движения за гражданские права — в избирательную политику? Джон Льюис, Эндрю Янг, Джулиан Бонд — разве не они баллотировались в президенты, решив, что именно здесь они могут добиться наибольших изменений? Я знал, что там есть подводные камни — компромиссы, постоянная погоня за деньгами, потеря идеалов и неустанное стремление к победе.
Но, возможно, был и другой путь. Может быть, вы могли бы генерировать ту же энергию, то же чувство цели не только внутри черной общины, но и по всей расовой линии. Может быть, при достаточной подготовке, знании политики и умении управлять, можно было бы избежать некоторых ошибок Гарольда. Может быть, принципы организации можно было бы использовать не только для проведения кампании, но и для управления — для поощрения участия и активной гражданской позиции среди тех, кто остался в стороне, и для того, чтобы научить их не только доверять своим избранным лидерам, но и доверять друг другу и самим себе.
Так я говорил себе. Но это была не вся история. Я также боролся с более узкими вопросами, касающимися моих собственных амбиций. Как бы многому я ни научилась в организации, мне нечем было похвастаться в плане конкретных достижений. Даже моя мать, женщина, которая всегда маршировала под другой барабан, беспокоилась обо мне.