Он выглядел искренне расстроенным. "Я знаю, что ставлю вас в затруднительное положение, — сказал он, — но у нас всего пять с половиной месяцев для участия в гонках…"
Я остановил его, прежде чем он успел закончить, и сказал, что он получит мою полную поддержку.
Через неделю или около того, на частной церемонии прощания в резиденции, я подарил ему вставленную в рамку копию списка дел, который я написал от руки на юридическом блокноте и передал ему в первую неделю моего пребывания в должности. Почти каждый пункт был отмечен, сказал я собравшимся сотрудникам, что является показателем того, насколько эффективным он был. Рахм прослезился — пятно на его имидже крутого парня, за которое он позже проклинал меня.
Такая текучесть кадров не была необычной для администрации, и я видел потенциальные преимущества встряски. Нас не раз обвиняли в том, что мы слишком замкнуты и жестко контролируемы и нуждаемся в свежем взгляде. Набор навыков Рама был бы менее актуален без демократической палаты, которая помогала бы продвигать законодательство. Пока Пит Раус исполнял обязанности временного руководителя аппарата, я склонялся к тому, чтобы нанять на место Рама Билла Дейли, который был министром торговли в администрации Клинтона и являлся братом уходящего мэра Чикаго. Лысеющий и примерно на десять лет старше меня, с характерным акцентом Саут-Сайда, который напоминал о его ирландских корнях в рабочем классе, Билл имел репутацию эффективного, прагматичного специалиста по заключению сделок с прочными отношениями как с рабочими, так и с деловыми кругами; и хотя я не знал его так, как знал Рама, я подумал, что его приветливый, неидеологический стиль может хорошо подойти для того, что, как я ожидал, будет менее бешеной фазой моей администрации. Наряду с несколькими новыми лицами, я был в восторге от того, что в январе ко мне вернется еще одно, когда Дэвид Плауфф, только что закончивший двухлетний отпуск с семьей, вернется в качестве старшего советника и обеспечит работу Белого дома тем же стратегическим мышлением, напряженной сосредоточенностью и отсутствием эго, которые так помогли нам во время кампании.
Тем не менее, я не мог избавиться от чувства меланхолии по поводу перемен, которые принесет новый год: Меня будет окружать еще меньше людей, которые знали меня до того, как я стал президентом, меньше коллег, которые также были друзьями, которые видели меня уставшим, растерянным, злым или побежденным, но не переставали меня прикрывать. Это была одинокая мысль в одинокое время. Это, вероятно, объясняет, почему я все еще играл в карты с Марвином, Реджи и Питом, когда у меня был целый день встреч и выступлений, которые должны были начаться менее чем через семь часов.
"Ребята, вы опять выиграли?" спросил я Пита после того, как мы закончили игру.
Пит кивнул, побуждая Реджи собрать все карты, подняться со стула и выбросить их в мусорную корзину.
"Эй, Редж, это все еще хорошая колода!" сказал Пит, не пытаясь скрыть своего удовольствия от того, что они с Марвином только что выиграли. "Все иногда проигрывают".
Реджи бросил на Пита суровый взгляд. "Покажи мне того, кто смирился с поражением", — сказал он, — "и я покажу тебе неудачника".
Я никогда не был в Индии, но эта страна всегда занимала особое место в моем воображении. Возможно, дело было в ее огромных размерах: здесь проживает одна шестая часть населения Земли, насчитывается около двух тысяч различных этнических групп и более семисот языков. Может быть, потому что я провел часть своего детства в Индонезии, слушая эпические индуистские сказания "Рамаяна" и "Махабхарата", или из-за моего интереса к восточным религиям, или из-за группы пакистанских и индийских друзей в колледже, которые научили меня готовить "дал" и "кеема" и приобщили к болливудским фильмам.
Но больше всего на свете мое увлечение Индией было связано с Махатмой Ганди. Наряду с Линкольном, Кингом и Манделой, Ганди оказал глубокое влияние на мое мышление. В юности я изучал его труды и обнаружил, что он озвучивает некоторые из моих самых глубоких инстинктов. Его понятие о сатьяграхе, или преданности истине, и силе ненасильственного сопротивления, способного пробудить совесть; его настойчивое утверждение о нашей общей человечности и единстве всех религий; его вера в то, что каждое общество обязано в рамках своих политических, экономических и социальных механизмов признать равную ценность и достоинство всех людей — каждая из этих идей нашла во мне отклик. Действия Ганди взволновали меня даже больше, чем его слова; он испытал свои убеждения на прочность, рискуя жизнью, попав в тюрьму и полностью посвятив себя борьбе своего народа. Его ненасильственная кампания за независимость Индии от Великобритании, которая началась в 1915 году и продолжалась более тридцати лет, не просто помогла преодолеть империю и освободить большую часть субконтинента, она запустила моральный заряд, который пульсировал по всему миру. Она стала маяком для других обездоленных, маргинализированных групп — в том числе для чернокожих американцев на Юге времен Джима Кроу, — стремящихся добиться своей свободы.