Наконец я решил, что с меня хватит. Я вызвал советника Белого дома Боба Бауэра и сказал ему, чтобы он пошел вперед и получил длинное свидетельство о рождении из его дома в переплетенном томе, где-то глубоко в недрах офиса Vital Records на Гавайях. Затем я сообщил Дэвиду Плуффе и Дэну Пфайферу, что планирую не только обнародовать документ, но и сказать что-то публично. Они посчитали это плохой идеей, утверждая, что я только подпитаю историю, и в любом случае, отвечать на такие нелепые обвинения было ниже моего достоинства и достоинства президента.
"В этом, — сказал я, — как раз и дело".
27 апреля я вышел на подиум в зале для брифингов Белого дома и поприветствовал прессу. В начале я отметил тот факт, что все национальные телевизионные сети решили прервать свои регулярные программы, чтобы показать мое выступление в прямом эфире, что они делают крайне редко. Я отметил, что двумя неделями ранее, когда я и республиканцы в Палате представителей представили резко контрастирующие бюджетные предложения с глубокими последствиями для нации, в новостях вместо этого доминировали разговоры о моем свидетельстве о рождении. Я отметил, что перед Америкой стоят огромные задачи и важные решения; что нам следует ожидать серьезных дебатов и иногда яростных разногласий, потому что именно так должна работать наша демократия, и я был уверен, что у нас есть силы, чтобы вместе построить лучшее будущее.
"Но, — сказал я, — мы не сможем этого сделать, если будем отвлекаться. Мы не сможем этого сделать, если будем тратить время на очернение друг друга. Мы не сможем этого сделать, если будем просто выдумывать и притворяться, что факты — это не факты. Мы не сможем решить наши проблемы, если будем отвлекаться на сторонние шоу и карнавальные ряженые". Я окинул взглядом собравшихся репортеров. "Я знаю, что найдется часть людей, для которых, что бы мы ни выложили, этот вопрос не будет решен. Но я обращаюсь к подавляющему большинству американского народа, а также к прессе. У нас нет времени на подобные глупости. У нас есть дела поважнее. У меня есть дела поважнее. У нас есть большие проблемы, которые нужно решать. И я уверен, что мы сможем их решить, но нам придется сосредоточиться на них, а не на этом".
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Я вышел через раздвижные двери, которые вели обратно в офисы отдела коммуникаций, где столкнулся с группой младших сотрудников нашего пресс-центра, которые наблюдали за моими высказываниями на телевизионном мониторе. На вид им всем было около двадцати лет. Некоторые из них работали в моей предвыборной кампании, другие только недавно пришли в администрацию, побуждаемые идеей служения своей стране. Я остановился и посмотрел в глаза каждому из них.
"Мы лучше, чем это", — сказал я. "Помни об этом".
На следующий день, вернувшись в ситуационную комнату, я и моя команда провели последний обзор вариантов возможной операции в Абботтабаде, которая должна была состояться в эти выходные. В начале недели я дал Макрейвену разрешение на отправку в Афганистан группы "морских котиков" и вертолетного десанта, и сейчас группа находилась в Джелалабаде, ожидая дальнейших распоряжений. Чтобы убедиться, что ЦРУ провело надлежащую проверку своей работы, Леон и Майк Морелл попросили начальника Национального контртеррористического центра Майка Лейтера поручить новой группе аналитиков изучить имеющиеся разведданные о комплексе и его обитателях, чтобы проверить, насколько выводы агентства совпадают с выводами Лэнгли. Лейтер сообщил, что его команда выразила от 40 до 60 процентов уверенности в том, что это бин Ладен, по сравнению с 60–80 процентами ЦРУ. Возникла дискуссия о том, чем объясняется такая разница. Через несколько минут я прервал дискуссию.