Ученики и их родители аплодировали, многие из них размахивали своими американскими флагами. Я подумал о стране, которую только что описал им, — о надеющейся, щедрой, мужественной Америке, Америке, открытой для всех. Примерно в том же возрасте, что и нынешние выпускники, я ухватился за эту идею и цеплялся за нее изо всех сил. Ради них, а не ради себя, я очень хотел, чтобы это было правдой.
Насколько энергичным и оптимистичным я себя чувствовал во время поездки в пятницу, я знал, что субботний вечер в Вашингтоне, когда мы с Мишель должны были посетить ужин корреспондентов Белого дома, обещал быть явно менее вдохновляющим. Ужин, организованный пресс-корпусом Белого дома и посещаемый хотя бы раз каждым президентом со времен Кальвина Кулиджа, изначально был задуман для того, чтобы дать журналистам и тем, кого они освещают, возможность на один вечер отложить в сторону их зачастую неприязненное отношение друг к другу и немного повеселиться. Но со временем, когда новостной и развлекательный бизнес начали смешиваться, ежегодное собрание превратилось в вашингтонскую версию Met Gala или "Оскара", с выступлением комика, транслируемым по кабельному телевидению, и с парой тысяч журналистов, политиков, бизнес-магнатов и чиновников администрации, плюс ряд голливудских знаменитостей, собравшихся в неудобном бальном зале отеля, чтобы пообщаться, поглазеть и послушать выступление президента, которое было похоже на стендап, поджаривание соперников и шутки о последних политических новостях дня.
В то время, когда люди по всей стране все еще пытались понять, как найти работу, сохранить свои дома или оплатить счета после рецессии, мое посещение этого вечера в черном галстуке с его клубностью и блеском красной ковровой дорожки всегда казалось политически неловким. Но поскольку последние два года я появлялся, я знал, что не могу позволить себе вызвать подозрения, пропустив ужин в этом году в последнюю минуту; несмотря на то, что Макрейвен вскоре присоединится к команде "морских котиков" в Джелалабаде и, вероятно, сможет начать операцию в течение нескольких часов, мне придется приложить все усилия, чтобы сделать вид, что все в порядке, перед бальным залом, полным репортеров. К счастью, выяснилось, что в тот вечер за стол Washington Post были приглашены ведущие отвлекающие силы страны, и те из нас, кто был в курсе происходящего, испытывали странное утешение, зная, что как только Дональд Трамп войдет в зал, можно будет с уверенностью сказать, что СМИ не будут думать о Пакистане.
В какой-то степени обнародование моего длинного свидетельства о рождении и моя ругань в адрес прессы в зале заседаний Белого дома дали желаемый результат: Дональд Трамп нехотя признал, что теперь он верит в то, что я родился на Гавайях, но при этом взял на себя все заслуги за то, что заставил меня — от имени американского народа — подтвердить свой статус. Тем не менее, все споры о родителях не утихали, что стало ясно в ту субботу, когда я встретился с Джоном Фавро и командой сценаристов, подготовивших мое выступление — никто из них не знал о предстоящей операции. Они придумали вдохновенный монолог, хотя я сделал паузу на реплике, которая высмеивала сторонников "родословной", предположив, что Тим Поленти, бывший республиканский губернатор Миннесоты, который рассматривал возможность баллотироваться в президенты, скрывал тот факт, что его полное имя на самом деле "Тим бин Ладен Поленти". Я попросил Фавса изменить "бин Ладен" на "Хосни", предположив, что, учитывая недавний поворот Мубарака в новостях, это будет более актуально. Я мог сказать, что он не считает мою правку улучшением, но он не стал спорить.
В конце дня я сделал последний звонок Макрейвену, который сообщил мне, что из-за туманной погоды в Пакистане он намерен подождать до вечера воскресенья, чтобы начать операцию. Он заверил меня, что все готово и его команда готова. Я сказал ему, что это не главная причина моего звонка.
"Передайте всем членам команды, как я их ценю", — сказал я.
"Да, сэр".
"Билл", — сказал я, не имея в тот момент слов, чтобы передать свои чувства. "Я серьезно. Скажи им это".