Я удивлялся себе, что так сочувствую Эве.
Мы маршировали весь день и вечером сделали привал. Я не дал бы больше и ломаного гроша за наши шансы.
Когда начало темнеть — а темнота в джунглях была такой абсолютно черной, как и в пещерах Рапсодии — мы зажгли лампы и усердно принялись за расчистку места для наших палаток. Корчевка шла легко, так как большинство растений припочвенного уровня были трухлявыми и не проявляли склонности изо всех сил цепляться за свои корни. И все же во время этой работы нам впервые представилась возможность обозреть то, что бегало и ползало в этой растительности. И хотя здесь были насекомые каких угодно размеров, многие из них предпочитали оставаться мелкими. Удивительным образом жуки выглядели точно так же, как везде. Если где-нибудь в Галактике на пригодной для жизни планете потрясти куст, то то, что с него упадет, будет выглядеть примерно так же. Некоторых космонавтов на каком-нибудь мире, где ничто больше не напоминало о Земле, при виде жука охватывала тоска по родине. Меня, конечно, нет.
Дружественные власти, что не позволили оснастить нашу экспедицию, сочли три палатки вполне заменяющими все остальное. Очевидно, это означало тесноту. И я с большой неохотой позволил уговорить себя делить палатку с Максом.
За те места, что нам достались, в моих глазах говорило только одно: они не вынуждали нас есть питательную пасту. Это преимущество, если народ умышленно остается примитивным. Они даже не знали, что для нас было чем-то совершенно необычным, находясь в пути, не хвататься за питательные пасты или синтетическую пищу с вкусовыми добавками.
После ужина Макс вызвал базу, которую мы покинули утром, и дружески болтал с людьми, которые теоретически заботились о нас. Конечно, пока еще не было необходимости высылать для нас снабжение, но Макс потребовал от них запеленговать наш сигнал, чтобы они знали, где мы находились. На всякий случай, конечно. Меня очень удивила эта его предосторожность, хотя при немного иных обстоятельствах она была бы само собой разумеющейся.
Я спрашивал себя, что именно из сообщения о нашем продвижении будет передано Титусу Чарлоту в космопорт. Если ему вообще что-то передадут. В моей голове пронеслось, питаются ли Титус и Джонни тоже здешним изобилием естественных продуктов или вынуждены жить корабельными запасами. Даже если и так, я бы с удовольствием с ними поменялся.
Второй день был подобием первого, если не принимать во внимание того, что мы все совсем окоченели. В первый день мы промаршировали более восьми часов (настоящих часов, не по локальному времени) и лишь дважды делали короткие передышки, чтобы отдохнуть и поесть. Для таких нагрузок по-настоящему не был готов ни один из нас. Несомненно, при этом ветер очень помогал мне преодолевать скованность, но я все же чувствовал, как протестовали мои члены. Каково же было другим — и особенно Эве! Конечно, Эва не жаловалась, а Макс даже не проявлял признаков усталости. Но Линда хоть и, по-видимому, самая спортивная из нас — не стыдясь, призналась, что чувствует себя не очень хорошо.
Мы слишком много времени проводили в поездах и вертолетах, не говоря уж об автомобилях, постелях и космических кораблях.
Анакаона шли так же легко, как и в предыдущий день, и напряжение, казалось, совершенно на них не отразилось. Во всяком случае, их ноги от природы более упруги, чем наши. Может быть, и их метаболизм направлен на более быстрое преодоление состояния усталости. Это преимущество, если ты произошел от кочевников.
Нашу группу по-прежнему вел Данель. У него был такой шаг, что те, у кого ноги были более короткими — а такие были у нас всех — были вынуждены время от времени подзывать его или просить остановиться, чтобы мы могли передохнуть. Мы вряд ли могли перейти на рысь, если все время вынуждены были продираться через липкую растительность.
У меня было подозрение, что Данель намеренно выставлял свою выносливость, чтобы утереть нам нос нашей непригодностью. Короче говоря, он хвастался.
Данель был странной личностью. Так как он принадлежал к другой расе, то ничего особенного в том, что я находил его странным, не было, но он был странным и в сравнении со своими братом и сестрой. То, что он был совершенно замкнут от нас, казалось, имело особое значение. Но только этим нельзя было объяснить, что он не говорил по-английски. Он никогда не говорил ни слова и Линде, хотя она очень хорошо понимала его язык.
Так же мало он обращал внимания и на Майкла с Мерседой, которые тоже могли бы переводить. На переведенные ему мои или Эвины вопросы он всегда отвечал коротко и связно. У него же просто не было желания узнать что-либо о нас. И при этом он был нашим проводником, а его брат и сестра относились к нашему обществу. Вся его поза показывала немую враждебность и пассивный протест. Но Линда, очевидно, полагалась на то, что он был способным и ответственным проводником. Я пришел к заключению, что он как-то по-своему пытался выразить презрение к человеческой расе.
Я не любил разговаривать с Линдой об анакаона, когда они находились в пределах слышимости, а возможность проинформировать себя во время пути от главной дороги я упустил. Лучшим источником информации, который был сейчас в моем распоряжении, являлся, конечно, Майкл. Поэтому я отстал, чтобы оказаться рядом с ним. Эва и Мерседа шли теперь прямо передо мной, а Линда и Макс маршировали в некотором отдалении за длинноногим Данелем.
Майкл нес груза больше, чем Мерседа или Данель, и, казалось, осиливал его без труда, но мне это разделение труда представлялось странным.
— Приличный груз вам приходится таскать весь день, — сказал я, чтобы завязать разговор.
— Для меня это пустяк, — ответил он.
— Вы всегда так странствуете? — осведомился я. — Я имею в виду, когда идете с Данелем на охоту.
— Да, — сказал Майкл. — Данель должен иметь возможность быстро передвигаться.
— Значит, пауки очень опасны? — продолжал я пытать его.
— Вообще-то нет. И мы скорее ищем их, чем избегаем.
— А зачем вы охотитесь на пауков? Какая от них польза?
— От них никакой пользы, собственно, нет, — признался Майкл. — Мы могли бы использовать их для изготовления деталей одежды и некоторых других вещей, а также можно есть мясо. Но все, что мы получаем от пауков, нам могут дать люди «Зодиака».
— И вы с большим удовольствием используете вещи «Зодиака», чем свои собственные?
— Они лучше, — твердо сказал Майкл.
— Но Данель охотится на пауков, — продолжал я. — Он носит эту пластину на груди, которая изготовлена, видимо, из паучьего панциря или скорлупы, или как там это называется.
— Данелю нравится охотиться на пауков, — объяснил Майкл.
— А люди «Зодиака» ему не нравятся?
— Может быть.
Это был дипломатический ответ.
— И вам доставляет удовольствие охотиться с ним? — дружелюбно продолжал я. — И носить большую часть багажа? Ведь у вас даже нет оружия, которым вы могли бы защищаться.
— Данелю нужен товарищ по охоте, — сказал Майкл таким тоном, будто этого объяснения было достаточно.
— Ну, для меня этого было бы мало, — сухо констатировал я. Собственно, это было совершенно излишнее замечание. Я оглядел его багаж и прикинул, насколько он тяжелее моего. Майкл был сильным мужчиной. Мои силы оставили меня еще до того времени, когда я пребывал на могиле Лапторна, и даже с помощью ветра я уже не был способен к большим нагрузкам. Мне стало ясно, что мои глаза только потому как будто привязаны к багажу Майкла, что сам я его тащить не смог бы. Понемногу сказывается возраст. И два года на той черной скале тоже подточили меня. Если бы я всеми средствами не боролся против этого, то за семь лет как с классным пилотом со мной было бы уже покончено. Я мог бы потом переменить мою профессию на инженера или возобновить давно пренебрегаемую мной дружбу с твердой почвой. Два года, которыми я обязан Чарлоту, могли быть последними из моих лучших лет, и эти рассуждения не делали их приятными и не заставляли сейчас меня идти быстрее. Могила Лапторна была для меня началом конца.