Но я хотел поговорить с Майклом не об этом и потому прогнал эти мысли. Я немного потрещал о лесе, но когда я попытался втянуть его в разговор, он тут же начал расспрашивать меня о себе самом. Он интересовался мною. Я поделился с ним несколькими событиями моего жизненного пути, и, наконец, он достаточно проникся доверием, чтобы мне удалось затронуть тему, которая показалась бы щекотливой, направь я разговор на нее сразу.
— Вы же устраивали вчера вечером представление? — спросил я.
— Представление?
— Прошу прощения. Я имел в виду беседу, что мы вели в вашем доме. Ведь все это было искусственным, правда? — Это было совсем не дружеское утверждение, но я исходил из того, что любовь к правде в списке добродетелей анакаона играет намного большую роль, чем у нас.
— Почему вы так считаете? — осведомился Майкл. Я бросил взгляд вперед. Линда была слишком далеко, чтобы слышать нас, а Эва и Мерседа не обращали на нас внимания.
— Это было представление для Линды, — твердо сказал я. — Для людей «Зодиака». Не было ни слова о ваших собственных интересах. Когда вы говорите с людьми, вы всегда говорите только то, что они хотят слышать или нет?
— Конечно, — сознался он. Я в душе покачал головой. Каждая точка зрения будет изменяться так или эдак, в зависимости от того, что один ждет от другого. Но с какой легкостью и воодушевлением анакаона играли предписанные им людьми роли! Это было очень примечательно.
— Почему вы, анакаона, с таким непротивлением отказываетесь от своего своеобразия? — спросил я прямо.
— Я не могу ответить, — сказал он. — Это вопрос, который я могу определить только в вашем, человеческом образе выражения, и в этом образе выражения он является вопросом, который не следует задавать.
— Я не понял, — сказал я.
— Это человеческий вопрос, — объяснил Майкл. — Я должен дать на него человеческий ответ. И если бы я мог дать человеческий ответ, то тем самым проблема была бы исчерпана. По человеческому образу мышления нет никакой причины, а причина, которая есть по нашему образу мышления, не может быть выражена человеческими словами.
Я старался следовать за ним.
— Вы хотели этим сказать, — попытался я разобраться, — что вы, чтобы суметь объясняться с людьми «Зодиака», считаете необходимым развить в себе личность, с которой можно объясняться, так как взаимопонимание с вами такими, какие вы на самом деле, для них было бы невозможным. Базис, который вы нашли для взаимопонимания, почти полностью диктуется образом мышления людей «Зодиака». Верно?
— Мне кажется, да.
— А Данель не хочет никакого взаимопонимания, так как не хочет, чтобы его дух был отравлен.
— Нет. Вовсе нет. Данель объясняется не непосредственно. Он заложил в себя мало человеческих свойств. Взаимопонимание между этими двумя образами не может быть воспроизведено произвольно.
Теперь я кое-что понимал. Я попытался обосновать смысловое содержание, и это удалось мне не сразу. Майкл же рассказал мне, что душа анакаона настолько чужда человеческой, что анакаона, чтобы объясняться с людьми «Зодиака», должны были принять квазичеловеческую чувствительность. Но как смог этого избежать Данель, если все его люди так старались быть человеческими? Но с другой стороны, как мог такой чрезвычайно чуждый дух с такой легкостью суметь воспринять человеческий образ мышления? Почему это произошло без усилий?
Майкл говорил со мной не как представитель другой расы. Он говорил со мной как составная часть земли обетованной.
Рецепт человечности. Взять… что?
— Вы могли бы их всех убить, — сказал я. И вы все еще можете сделать это. Вы же на две головы превосходите их численностью. Просто стерли бы их. Ваш народ не должен быть порабощенным. Вы могли сопротивляться и остаться самими собой.
— Почему? — спросил он.
Да, почему? Это был не вопрос. Он имел в виду вовсе не "почему?". Он имел в виду, что я опять сбился с верного пути. Он не мог мне ответить, разве только в человеческих выражениях, а если он мог ответить мне в человеческих выражениях, то вопрос был излишним. Между нами был коммуникативный барьер. Я мог говорить только с человеком в нем, а мне хотелось поговорить с анакаона.
— И вы не считаете ужасной такую жизнь? — пытал я его дальше. — Разве не оскорбительно для вас, что приходится представлять что-то, к чему вас принуждает кто-то другой?
— Нет, — ответил он. Это показалось мне чрезвычайно странным. Если он с такой готовностью отказывается от своей личности, то имел ли он ее вообще?
— А что с Данелем?
— То же самое, — сказал он и пожал плечами. Он пожал ими совершенно по-человечески.
Одну или две минуты я непонимающе молчал. Потом вдруг пришло молниеносное озарение.
— Это другая роль в той же пьесе, — уверенно сказал я. — Он чуждое для Линды Петросян существо. Он играет благородного дикаря. Вы все слишком хороши, чтобы быть правдивыми, и поэтому…
Это была обманчиво простая мысль. Анакаона имели высокоразвитый талант подражания. Но как это случилось? Для чего он использовался до приземления «Зодиака»? Как он развился? И какой цели служил? Бабочки предпочитают быть мертвым листком или своими сородичами с отвратительным вкусом, чтобы не быть съеденными врагами. По совсем противоположной причине богомолы прикидываются веточками. Но как я ни напрягал свою фантазию, я не мог для анакаона найти никакой параллели.
Мысль, что одна раса в общении с другой расой носит маску, для меня новой не была. На колонизированных планетах подобный эффект наблюдался часто. Люди в известной степени нетерпимы, и на многих мирах действует закон: "Притворяйся другим или страдай от того, что ты есть", и совершенно безразлично, что бы ни говорил на эту тему закон Нью Рима. Но анакаона ушли еще на шаг дальше. У других рас было очевидно, что они носили маску. Их чувство оскорбленности часто было интегральной составляющей частью маски. Люди «Зодиака» же совершенно доверяли анакаона, и это доверие никогда не было обмануто. Оставалось ли за маской Майкла хоть что-нибудь от анакаона? Может, не больше оставалось и под маской Данеля!
Меня удивила дружелюбность Майкла во время этого разговора, и я продолжал задавать ему вопросы. Я пытался подвести его обходными путями, поймать его вопросами-ловушками, как-то добраться до того, что скрывалось за его напускной человечностью. Но он отвечал открыто и определенно честно. Он понимал, что я хотел от него узнать. Он просто не мог мне помочь. Все снова и снова возвращалось к тому же: По человеческому образу мышления вопрос излишен, а по-анакаонски он не имеет смысла.
Я пришел к заключению, что моим слабым разумом разгадать тайну нет никакой возможности — если уж даже Чарлот натолкнулся на трудности в своей колонии анакаона.
Я был убежден, что Чарлот говорил мне правду, но точно так же я был убежден, что речь идет о каком-то особом виде правды. Пока я вынужден был удовлетворяться заинтересованным неведением. Может быть, я вообще никогда не приду к решению этой загадки.
— Есть ли успехи в колонии на Нью Александрии? — поинтересовался Майкл.
— Мне известно немногое, — ответил я. — Я лишь несколько недель назад узнал о ней, да и то непрямым образом. Но все же полагаю, что сумасшедших успехов нет, если люди бегут из колонии. Киднэппинг — это не то, чего можно было бы ожидать от колонистов. Женщина, что сбежала с ребенком, должна иметь свои причины, и я не думаю, что это человеческие причины.
— Что такое киднэппинг? — заинтересовался Майкл.
Это дало мне паузу для раздумий.