Я прикинул, что город был мертв уже десятки тысячелетий. Правда, я не специалист в таких оценках. Могло быть и в сотни раз большее время. Но деревья, что росли в городе, были большими и старыми. И им понадобилось большее время, чем века, чтобы победить город.
Верно, что лесные жители бывали здесь. Но сейчас их здесь не было.
Мы к ним опоздали.
Единственным жителем погребенного города было мертвое животное. Оно было размером примерно с корову. Я предполагаю, что и функции оно выполняло те же, что и корова. Животное лежало в центре площади, тщательно очищенной от всяких растений. Должно быть, тут был лагерь лесных жителей. Уходя, они оставили отчетливый след. Широким он не был, так как они придерживались обычаев своей страны и шагали след в след. Но тропинка была явно протоптана целой массой ног. Пройдет неделя или две, пока она не зарастет снова.
— Животное еще свежее? — спросил я Майкла. Мне так показалось, но я хотел услышать его мнение.
— Да, — ответил он. — Но нам все же надо будет основательно проварить мясо.
— Но ведь животное умерло не от чего-то противного? — осведомился я. — Можно как-нибудь узнать, почему местные жители оставили его нетронутым?
Он покачал головой.
— Я точно не знаю, — задумчиво сказал он. — Но мне почему-то кажется…
Он помедлил, и я договорил его мысль.
— Вам кажется, что они оставили его для нас?
— Может быть. Но у меня нет уверенности.
— Послания при нем нет, — установил я. Я не знаю, какого рода послание я ожидал. Ведь они бы не написали записки со словами: "Скоро вернемся — располагайтесь". Анакаона не знали письменности своего языка. Возможно даже, что их язык вообще нельзя было выразить в письменных знаках.
— Можем мы безопасно разжечь огонь? — спросил я Майкла.
— Да, — ответил он. — Вы сумеете сделать это?
Я выловил из своего рюкзака зажигалку. — Незаменима в путешествиях, заметил я.
— Огонь здесь не причинит вреда. — Майкл показал на расчищенное место.
— Ваши люди не имеют огня. Нигде нет пепла.
— Им огонь не нужен. Они не любят животного мяса, как ваши люди.
— А вы с Мерседой?
— Мы едим мясо. Ваши люди научили наших людей массе вещей.
Огонь оказалось развести нелегко. Деревья не роняли ветвей, а стебли растений горели плохо. Сначала у нас ничего не получалось, кроме массы дыма и вони, но упорство, в конце концов, привело к успеху. Понемногу разгорелось, и мы имели прекрасный костер в дырке между расколотыми камнями.
Я никогда не был особенно ловок в разделке животных. На пограничных мирах это относится к вещам, к которым привычны. Я отрезал куски мяса от мертвого животного и использовал мой нож в качестве вертела. Все было очень медленно, а моя рука была так близко к огню, что ей было больно. Но обстоятельства требовали того, чтобы мясо хорошо прожарилось. Бактерии Чао Фрии, вероятно, мне бы не сделали ничего — в этом не было ничего невозможного, если учесть метаболические системы Земли и этой планеты — но последнее, чего я желал, так это чтобы Майкл или Мерседа, или оба вместе получили вторую инфекцию. Я знал, что она убила бы их, несмотря на природную стойкость их организмов и магическую музыку.
Мерседа вытянулась на камнях, а Майкл подле нее тихо наигрывал на флейте. Музыка, видимо, имела целью снова ввести ее в такое же состояние транса, в каком она бродила всю ночь.
Мы ели молча. Мясо было жестким и ужасным на вкус. Из-за моего ничтожного шеф-поварского опыта оно было обильно приправлено углями, но я был так рад хоть что-нибудь получить на зубок, что не обращал внимания на этот недостаток.
Майкл протянул Мерседе мою фляжку и поднялся. — Как ваши дела? спросил я.
— Плохо, — сообщил он. Я был слегка удивлен. Он все время так легко переносил свою болезнь.
— А у Мерседы?
— Она немного отдохнула. Мне кажется, ей надо дать немного поспать. В ближайшее время нам нет смысла идти дальше. Здесь мы хорошо устроились.
— Вы думаете, они вернутся?
— Возможно. — Его голос звучал нейтрально. Значит, это вообще было возможно.
— Значит, мы можем отдыхать, — сказал я. — Будем здесь ждать, пока вы не решите отправиться снова.
— Спасибо, — сказал Майкл.
— Не стоит благодарности. Вы в этом больше разбираетесь. Не хотите тоже попытаться заснуть?
— Я не знаю, что будет лучше, — ответил Майкл. — В последнее время я больше полагался на музыку. Я уже почти боюсь, что мое сердце остановится, если я буду требовать большего от своего тела.
Я подумал про себя, нужно ли мне выразить ему сочувствие. Это непременно прозвучало бы снисходительно, а я не знал, достаточно ли он узнал меня, чтобы поверить в мою искренность. Я вообще не представлял, за кого он меня принимал. Поэтому я опустил глаза и промолчал.
— Мне надо дать моей болезни паузу, — продолжал Майкл. — Если я буду продолжать сдерживать ее в себе, то потом, когда я дам ей волю, она меня разорвет на куски.
— И что для этого вам нужно?
— Я буду сидеть совсем тихо. Мне нужно самому с ней справиться.
— Без музыки?
— Без музыки.
Я не сомневался, что он знал, о чем говорил, но мне не хотелось расспрашивать его об этом. Будет лучше, если он поскорее начнет свои мероприятия. Иногда приходится удовлетворяться тем, что чего-то недопонимаешь. То, что происходило, может быть, важнее, чем то, что об этом думаешь.
Майкл сел прямо, а потом вдруг застыл в полусидячем-полулежачем положении. Его глаза уставились на что-то позади меня. Я отчетливо различал его лицо. Каждая черточка в нем заострилась — они, одна за другой, как будто замерзали, и каждая казалась мне острее, так как эта завеса нагнала на меня страху. По спине пробежал холодок. Я начал поворачиваться — очень медленно — уже зная, что находится сзади.
— Не двигаться! — прошипел Майкл. Хотя он говорил по-английски, голос его звучал по-анакаонски. Я не стал поворачивать голову дальше, хотя еще ничего не видел.
— Оставайтесь на месте, — добавил Майкл. — Расслабьтесь, чтобы сидеть спокойно.
Гротескно медленными движениями он взял с колен флейту и поднял ее к губам.
Он заиграл печальную, пронизывающую позвоночник и ноги мелодию, похожую на втрое или вчетверо замедленную танцевальную музыку. Воздух наполнили жалобные звуки. Они поднимались и опускались, как приливы и отливы.
Я не осмеливался повернуть голову, так как он приказал мне не двигаться. Но несколькими минутами позднее уже не было необходимости смотреть назад. Меж деревьев за Майклом появился второй. Потом слева еще один, следом за которым еще один.
Наконец, я видел уже четверых, и, вероятно, там были и другие, которых я не мог видеть, не обернувшись. Может, их привлек запах крови животного или дым костра? Теперь это было безразлично. Они были здесь.
Наконец.
Кроме моего ножа, у нас не было никакого оружия. Флейта Майкла держала их на своего рода орбите, но я не знал, как сильна она была и что могло ее прорвать. Я также не знал, как долго он сможет играть в своем состоянии, и очень живо представлял себе, что произойдет, если он прекратит играть.
Криптоарахниды были размером примерно с черного медведя, только их ноги были длиннее и имели больший охват. У них и мех был как у черного медведя. Но двигались они как пауки. Эти волнообразные, порывистые движения многочисленных ног я знал очень хорошо, но вид этого никогда не доставлял мне радости. Рты их были тоже волосатыми и снабжены множеством отростков, которыми они разрывали добычу перед тем, как проглотить, и измельчали ее. У них не было глазных стебельков, как у некоторых земных пауков, но в их мехе могла скрываться масса сенсорных органов. Установить это у меня не было возможности. Может быть, у них были настоящие глаза, которые, как у крота, были мелкими и глубоко посаженными. В пурпурных джунглях они не могли особенно полагаться на оптические ощущения, но все они должны были замечать движение, иначе Майкл не настаивал бы на том, чтобы я вел себя тихо.