Вы знаете, какие свойства индрис дают моим людям, и мне кажется, что вы знаете также, по какой причине. По крайней мере, это вы должны понять. Индрис находятся внутри пределов вашей духовной деятельности, даже если анакаона вне ее. Вы можете соощущать намерения индрис. Вы знаете, почему они не дали нам никакого «я». Вы знаете, почему они сделали нас такими подверженными влияниям. Вы знаете, почему они сделали нас неспособными лгать. Вы знаете, почему они создали нас такими, что мы стали частью этого мира и частью существования, которое делим с вами. Не правда ли, уж это-то вы понимаете?
Это-то я понимал хорошо.
Это было что-то вроде рая. Сами себя они называли богами. Людям однажды тоже могли прийти такие мысли. Если нам однажды надоели бы покорения, владычество и преобразования, мы назвали бы себя богами. Это было неизбежно. Уже сейчас у нас было название этого синдрома.
Земля обетованная.
Я мог себе представить, какое значение этот проект имел для Чарлота. Индрис были космической расой, о которой в Галактике теперь ничего не знали. Они, вероятно, не вымерли, но уже не были властелинами пространства и времени, какими они могли бы быть — потому что опережали и нас, и галацеллан, и кормонсов. Уже это одно было проблемой первого порядка. Но была еще одна проблема, решение которой было намного важнее: Если нам всем надоедят наши игры и мы пойдем по стопам индрис, то тогда нам надо знать, почему индрис не в силах были понять свои собственные творения. Почему была невозможна коммуникация между ними и их андроидами, их роботами, их големами?
А то, что она была невозможна, ясно следовало из истории, которую рассказала нам женщина. Индрис создали из своей плоти и крови существ, которых не понимали. Вопрос о том, были ли анакаона «прогрессивнее» или "более высокоразвитыми", не стоял. Они просто были другими. И беспокоило как раз то, что из плоти и крови индрис могли возникнуть совершенно чуждые им существа. Какими могли бы получиться существа, которых сделали бы люди?
Я не понимал анакаона. Их мыслительные процессы были для меня книгой за семью печатями. Но в противоположность Чарлоту я удовлетворился своим непониманием. Мне было достаточно думать о Данеле, как о человеке, который застрелил пауков и спас мою жизнь; о Майкле — как о человеке, который заболел, играл на флейте, а потом не смог играть, и которому я спас жизнь, как и его сестре. Такое значение имели для меня «золотые».
Для Титуса Чарлота мыслить такими понятиями было невозможно.
Если подготовиться к игре в бога, то уже невозможно жить на том уровне, где происходят конкретные вещи, и кому-то вредить.
Если анакаонская женщина была права в том, что Чарлот никогда не поймет (а я вовсе не считаю обязательным, что она права), то он проиграл. Тогда он может выбросить в мусорную корзину все свои честолюбивые планы заложить краеугольный камень в здание и — камешек за камешком из всех знаний и всех тайн Галактики — построить его. Неудивительно, что он так ценил Элину. Неудивительно, что анакаона сочли себя обязанными принять участие в заговоре и похищении. Должно быть, они участвовали в этом все без исключения, иначе они никогда не собрали бы достаточно денег, чтобы подкупить Тайлера и капитана "Белого Пламени". И уж совсем было неудивительно, что Тайлер и его коллега неслись, как сумасшедшие, чтобы вернуть девушку из ее маленькой безобидной прогулки, и что было так необходимо звать на помощь полицию.
Для честолюбия Титуса Чарлота. Элина была на вес золота. А для Титуса Чарлота во всей Вселенной не было ничего выше, чем его честолюбие.
Я был убежден в том, что женщина сказала правду и что она изложила свои причины так полно, как только было возможно. Если в ее истории была ложь или недоразумения, или неверные представления, то лгал язык, а не женщина.
Эва не могла всего воспринять. Она не понимала, как индрис — или кто там еще — могли создать существ, которых не могли понять. Единственным аргументом женщины было:
— А можете вы, люди, понять своих детей прежде, чем сделаете их них людей?
Я счел это очень хорошим аргументом.
Следующим утром мы отправились в обратный путь. Майкл и Мерседа еще не совсем поправились, чтобы присоединиться к нам, и Данель остался с ними в лесу. Эскорт из полудюжины лесных жителей доставил нас к краю джунглей. Женщина не пошла за нами даже туда. Она тоже осталась.
Макса с нами не было. Позже мы узнали, что ему удалось не быть найденным анакаона и что он, наконец, сам выбрался из джунглей. Когда он снова добрался до цивилизации, он передал на базу обеспечения печальное сообщение о нашей гибели. Там ему дружески разъяснили его заблуждение и проинформировали, что нам забросили продукты на три дня.
Когда мы пришли, он уже ждал нас. Он опередил нас только на шесть часов. Наше возвращение, казалось, не слишком обрадовало его.
Его поведение не позволило мне попросить его устранить для меня две небольшие заботы. Мне пришлось обратиться к Линде.
До нашего отправления мне не удалось больше поговорить с Майклом, и поэтому не смог выразить ему свое сожаление о том, что его флейта сломана. Я попросил Линду передать ему вместе с моими извинениями за неосторожность новую флейту за мой счет.
С Линдой мы провели длинный разговор об анакаона. Я пытался разъяснить ей все, что, на мой взгляд, ей нужно было разъяснить еще до того, как мы отправились в экспедицию. Я говорил с ней о прямой коммуникации между разумом и окружением, которой, очевидно, обладали анакаона. Я подчеркнул, какое значение имели их язык и музыка при их взаимном общении и связи со всем миром. Я объяснил ей похищение, сказав, что женщина пыталась вернуть лесным жителям богов, которые давным-давно бросили своих детей на произвол судьбы и объявили себя фальшивыми богами. Родители нуждались в общении, но не смогли найти никакой возможности. Детям не нужна была возможность взаимопонимания. Для них достаточно было быть, и девушка должна была им помочь.
С этого места Линда была не согласна со мной. Она приняла мое изложение легенды об индрис. Даже если она не так уж любила свою землю обетованную, она не могла понять, что здесь уже были другие и что этот мир и для них тоже означал обетованную землю и возможность вернуть рай. Но несмотря на это, она оставила свое суждение неизменным. Факты не смогли поколебать ее прочной веры.
Она была откровенной. Она была милым человеком. Мне она нравилась. Но я не мог немного не сожалеть о ней. Это заносчиво, конечно, но так уж я все воспринимал. Она показалась мне такой пустой. У анакаона душа широко открыта для всего окружающего. В душу Линды не имело доступа ничто, кроме ее веры в землю обетованную. Она и люди, которых она изучала, образовывали противоположные полюса.
И я не считал своей задачей давать Линде советы или пытаться изменить ее. Я сообщил ей, что знал, и обдумывал некоторые ее реакции с некоторой долей сарказма. Она не была оскорблена, так как знала, что я не имел в виду ничего плохого. Просто все, что я ей рассказал, бесполезно сгорело.
Линда осталась в городе на краю джунглей, и только Макс сопровождал нас в долгой поездке назад, в космопорт.
Не было ничего приятного в том, чтобы снова увидеть солнце. Психическое возбуждение быстро свелось на нет психической неуютностью. Я был вынужден целыми днями носить темные очки, пока мы с Эвой не добрались до «Дронта». Макс и Эва были в таком же положении. Если учесть, что была вершина лета, то мы выглядели как опереточные мафиози.