Теперь нам всем хотелось скорее быть в частях и подразделениях — разъяснить боевую задачу краснофлотцам, командирам, проверить, все ли готово к походу и к бою.
В тот же вечер я пошел в 16–й батальон, к майору Красникову. В сумраке среди деревьев темнели силуэты палаток. В самую большую из них — штабную — мы созвали командный состав.
Посреди палатки стоял походный стол: четыре вбитых в землю кола, скрепленные перекладинами, сверху дверь, снятая с петель в соседней разрушенной даче. Неровное пламя коптилки, сделанной из гильзы 45–миллиметрового снаряда, освещало сосредоточенные лица командиров и политработников. Красников обвел всех внимательным взглядом, сказал:
— Итак, друзья, приказано сниматься с якоря!
Он развернул карту, объяснил обстановку и объявил боевой приказ. Командиры сделали пометки на картах и в блокнотах. Красников, помолчав, спросил:
— Ясна задача? Вопросов нет?.. Тогда мне хочется в заключение прочитать несколько строк, относящихся к нам.
Он взял со стола газету «Красная звезда» и стал читать отрывок из передовой. В ней говорилось, что уже три месяца идут ожесточенные бои на Юге нашей Родины, что сюда — к Волге и Северному Кавказу — приковано сейчас внимание всей Советской страны, всего мира. «Здесь завязался важнейший узел событий второго года Отечественной войны. От исхода боев на Юге зависит судьба Отечества, свобода и жизнь миллионов советских людей…»
Дмитрий Васильевич умолк. В палатке стояла тишина. Комбат, отложив газету, взволнованно произнес:
— Эти слова нужно запомнить так же, как боевой приказ. Пусть каждый воин знает, что сегодня в его руках судьба Родины.
Снова воцарилась тишина. Только пламя коптилки металось от учащенного дыхания людей.
Выступив вслед за Красниковым, я предложил провести в ротах партийные и комсомольские собрания, митинги краснофлотцев. Напомнил, что надо еще раз разъяснить всем особенности предстоящих боев в горно — лесистой местности, где успех будут решать инициативные действия мелких групп, надежная связь между подразделениями, находчивость каждого бойца.
На другой день утром собрания и митинги прошли во всех частях.
В 305–м батальоне краснофлотцы и командиры собрались на пологом скате высоты, поросшем кустарником. Шерман произнес короткую горячую речь. Он говорил о том, что наши морские пехотинцы впервые будут сражаться в составе соединения и потому нам очень важно овладеть искусством взаимодействия и наилучшего использования всех огневых средств. Комбат призывал быть стойкими, бесстрашными и умелыми, не уронить чести краснофлотцев — черноморцев, доказать, что советские моряки умеют бить врага не только на море, но и на суше — на равнине и в горах.
— Нас радует и воодушевляет боевой приказ, зовущий вперед, на врага! — сказал выступивший на митинге командир пулеметного взвода коммунист Добрынин.
Об этом же, каждый по — своему, сказали бывший водолаз старшина 2–й статьи Василий Манилкин, краснофлотцы Анатолий Озеров и Виктор Шиманов. Они клялись сами и призывали товарищей бить фашистских извергов до полного уничтожения, до полного освобождения советской земли. Резолюция, дружно принятая на митинге, заканчивалась словами: «Наш лозунг — смерть или победа! Наш лозунг — очистить Юг от фашистской нечисти! Ни шагу назад, только вперед!».
В батальонах закипела работа. Хлопотали хозяйственники и военные медики, оружейные мастера и бойцы взводов боепитания. Воины проверяли и чистили оружие. Коки начищали походные кухни и заготавливали вязанки сухих дров.
По горам и лесам
…Ночь перед боем. Не первой была для меня такая ночь. Но каждый раз предстоящий бой кажется особенным, таким, каких не было никогда раньше. Так и теперь. Заснуть было нелегко. В памяти всплывали картины прошлых тяжелых боев, приносивших горечь поражения. При мысли о том, что настает наконец час возмездия, сердце билось сильнее. Каждый, кто пережил такую ночь хоть однажды, поймет, почему эти мысли чередуются с думами о семье. Мне вспомнились жена и сыновья, эвакуированные из Севастополя на Урал. До боли захотелось взглянуть на младшего — Леню, ему исполнилось всего полтора года. Почта шла тогда долго, писем давно не было, и я не знал, ходит ли в школу старший сын Толик, как справляется с детьми и работой Нила. Тревожные размышления о семье снова сменились мыслями о предстоящем бое, о расплате с подлыми захватчиками — виновниками всех наших лишений и нашего горя.