Растягивались и наши коммуникации, а враг держал их под непрерывным артиллерийским обстрелом, бомбил с воздуха.
Прибывавшие к нам подкрепления, боезапас и продовольствие выгружались все на той же Рыбачьей пристани, на которой высаживались первые десантные отряды. Враг часто налетал сюда и наносил нам большой урон. То и дело приходилось восстанавливать разрушенные причалы. Припасы, которые удавалось выгрузить, краснофлотцы тащили на себе пять — семь километров под огнем противника. Каждый раз в группе, доставлявшей боезапас и продовольствие, несколько человек погибало. Наступающие подразделения начали испытывать перебои в снабжении боезапасом и пищей.
12 февраля в политдонесении я докладывал обо всем этом вышестоящему командованию и предложил использовать для высадки войск и выгрузки боевого имущества, кроме Рыбачьей пристани, участок мыса, занятый нами в районе совхоза Мысхако. Там вставал над морем крутой берег, укрывавший подходившие корабли от вражеских прожекторов и обстрела.
Предложение было одобрено. Моряки прибуксировали к южному берегу Мысхако старую баржу, выволокли ее на мелководье, оборудовали примитивный причал, пристроили сходни. Так появилась у нас Южная пристань, которая стала главным пунктом высадки десантных войск. Сюда подходили катера, сейнеры и канонерские лодки с войсками и грузом. Теперь дела у нас пошли лучше: пункт снабжения стал ближе к боевым порядкам.
В гости к нам пришел полковник Горпищенко, командир соседнего соединения, действовавшего в предместьях Новороссийска. Встреча со старым сослуживцем мне была особенно приятна. До войны Горпищенко был начальником, а я комиссаром Школы оружия Черноморского флота в Севастополе.
На флоте Павла Филипповича Горпищенко все знали как твердого, волевого и очень авторитетного командира. В дни обороны Севастополя от гитлеровцев он командовал полком, потом бригадой, и сводки Совинформбюро не раз сообщали об упорстве, проявленном в боях частями Горпищенко.
О том, что на Мысхако мы стали соседями Горпищенко, я узнал вскоре после нашей высадки. Очень хотелось его повидать. И вот смотрю — приближается к КП знакомая фигура великана с черной окладистой бородой и черными пиками усов. Обрадованный, иду навстречу. Павел Филиппович шумно приветствует, крепко жмет руку.
— Воюем по соседству, — говорит он, — а повидаться все некогда. Только узнаю каждый день, как вы тут тараните неприятеля. Вроде нехудо, а? Поздравляю с успехами!
Подошел Красников, тоже обрадованный появлением Горпищенко. Отдав необходимые распоряжения начальнику штаба, Дмитрий Васильевич пригласил гостя в наше жилище.
Мы с Красниковым и Рыжовым жили на краю поселка Мысхако, в крестьянском домике, потрескавшемся от бомбежки. Зайдя в комнату, Павел Филиппович оглядел стены с зигзагообразными щелями и выбоинами в штукатурке. Красников, перехватив его взгляд, развел руками, словно извиняясь. Горпищенко усмехнулся:
— У нас то же самое, — и, нахмурившись, вздохнул: — Бомбят…
Мы пообедали. Вспомнили Севастополь, нашу школу, броски по крымским дорогам.
Задумавшись, Горпищенко сказал:
— Сил еще эти бои вымотают много. Наступать все труднее. Гитлеровцы подбрасывают свои резервы, стали крепко цепляться за каждый рубеж.
— И укрепляют каждый холмик, — добавил Красников. — Наши разведчики видели: спешно строят новые сооружения.
— В общем, ясно, — заключил Павел Филиппович, — оборону придется ломать еще крепкую. Вы только тут, на Мысхако, не ослабляйте нажим, а мы будем брать город — квартал за кварталом.
Красников и Горпищенко договорились о связи и взаимодействии. Мы проводили гостя. Его высокая фигура скрылась в вечернем сумраке.
В следующие дни нам уже не удавалось совершать больших рывков. За день продвигались в лучшем случае на километр, обычно же на 200–300 метров.
Но продвигались упорно, преодолевая сильные узлы сопротивления врага, штурмуя доты и дзоты. Противник сохранял превосходство в артиллерии и авиации. Сотни, тысячи бомб и снарядов ежедневно посылал он на наши боевые порядки. Грохот взрывов сопровождал нас постоянно, и люди уже привыкли к этой зловещей музыке боя, привыкли к мысли, что сегодня снова поредеют ряды моряков, что смерть витает над каждым.
Подобно Вите Чаленко, оставил друзьям завещание краснофлотец 144–го батальона Сухоруков. Он храбро дрался, перебил много фашистов из автомата и в рукопашных схватках. И вот он смертельно ранен. В кармане его гимнастерки нашли записку: «В случае моей гибели не забывайте меня, кандидата партии. Я для партии отдал все. Я был честен перед народом и своей Родиной. Мстите за меня, дорогие друзья! Прошу вас сообщить моим родителям, что их сын погиб за Родину, за народ как верный советский патриот. Примите от меня последний привет!»