— Добрый вечер, — сказал он мрачно. — Приятная ночь.
— Он ушел, — промолвила соседка, — он не вернется. Он ушел так же, как и другие, и не вернется.
— Вы говорите о старике?
— О нашем соседе, — уточнила она, — о старике с тростью. Не знаю его имени. Я никогда не знала, как его зовут. И вашего имени я не знаю.
— Я представлялся вам как-то, — сказал Рэнд, но старушка не обратила на его слова внимания.
— Всего через несколько домов жили, — вздохнула она, — и я никогда не знала его имени. Сомневаюсь, что он знал мое. Мы все здесь безымянные люди, а это так ужасно — быть безымянным.
— Я поищу его, — сказал Рэнд. — Он мог просто заблудиться.
— Да-да, конечно, сходите, поищите его. Ради всего святого отыщите его. Это успокоит вас и позволит снять чувство вины. Но вам никогда уже его не найти.
Рэнд пошел в том направлении, куда обычно уходил его сосед, решив, что во время очередной прогулки старик забрел в другой квартал и заблудился. Рэнд поймал себя на мысли, что раньше его не интересовало, куда Ходит гулять старик.
Когда он вышел на площадь, ему сразу бросился в глаза темный предмет, лежавший на мостовой. Рэнд узнал шляпу старика. Но самого его видно не было.
Рэнд поднял шляпу, аккуратно расправил ее складки и осторожно взял за поля так, чтобы с ней ничего больше не случилось.
Деловой квартал дремал в лунном свете. Статуя, неизвестно чья, стояла на постаменте в центре площади. Придя сюда впервые, вспомнил Рэнд, он попытался определить, в чью честь была воздвигнута эта статуя, и потерпел неудачу. На гранитном цоколе не было ни имени, ни даты. Лицо истукана не примечательно ничем, каменный костюм не позволял определить эпоху. В позе и осанке тоже не было ничего такого, что дало бы ключ к разгадке.
Осматривая площадь, Рэнд снова поразился старомодности здешних учреждений: парикмахерская, гостиница, велосипедная мастерская, шорня, бакалейная лавка, мясной магазинчик, скобяная лавка — ни гаража, ни станции техобслуживания, ни пиццерии, ни гамбургерной. Это был старый городок, забытый, не тронутый движением времени, чьей-то волей вырванный из другого века. Все это вызывало чувство нереальности: не просто старое селение, а место, умышленно оформленное так, чтобы изображать кусочек прошлого.
Рэнд тряхнул головой. Что произошло сегодняшним вечером? Чаще всего он принимал деревню такой, какой она казалась, но сегодня он ощутил беспокойство и сомнение.
На другом конце площади он нашел трость старика. „Если сосед шел в этом направлении, — рассуждал Рэнд, — он должен был пересечь площадь и пойти вниз по улице до того места, где потерял трость. Но почему он ее обронил? Сначала шляпу, а затем трость. Что здесь произошло?"
Рэнд быстро огляделся, надеясь уловить в сумерках, какое-нибудь движение, увидеть кого-нибудь, пугливо прижавшегося на краю площади. Но там ничего не было. Теперь — ничего.
Пытаясь проследить дальнейший путь пропавшего, Рэнд осторожно шел, пристально вглядываясь в тени. Тени обманывали его, воображение придавало им затейливые формы, похожие на лежащего человека. Несколько раз Рэнду казалось, что он заметил что-то движущееся, но это в конце концов оказывалось лишь игрой теней.
Когда улица кончилась, а дорога превратилась в тропинку, Рэнд остановился, пытаясь наметить план дальнейших действий. Старик потерял свою шляпу и трость, но все свидетельствовало о том, что он намеревался идти дальше вниз по улице, по которой теперь прошел и Рэнд. Старик мог пройти дальше по тропе — из деревни и прочь от нее. Может быть, он убегал от чего-то?
Рэнд не мог проверить этого. Но можно было пройти дальше, раз он уже здесь. Может быть, сейчас старик где-то там, уставший, испуганный, лежит возле тропы и ждет помощи.
И Рэнд двинулся вперед. Тропа, хорошо заметная вначале, становилась еле различимой, извиваясь по волнующемуся в лунном свете лугу. Испуганный кролик проскакал в траве. Злобно закричала вдалеке сова. С запада потянул прохладный ветерок. С ним пришло ощущение одиночества, ощущение пространства, открытого и пустого, где не было ничего, кроме кролика, совы и ветра.
Тропа кончилась, истончившись вконец. Роща и заросли низких кустов расступились, открыв взгляду плоскую равнину, покрытую волнующимися травами, — отбеленную луной, безликую просторную прерию. Удивленно осматриваясь, Рэнд подумал, что вся эта равнина, должно быть, продолжается в бесконечность. Она, казалось, имела и запах, и вкус, и это были запах и вкус вечности. Он содрогнулся, хотя и не мог понять, что во всем этом страшного. Потом сообразил: трава смотрела на него, знала о его присутствии и терпеливо ждала, когда он придет к ней. Он должен заблудиться в ней и остаться там навсегда, растворившись в ее необъятной безликости.