По-заграничному так по-заграничному, еще и лучше получается. «Идти тебе вперед семимильными шагами», — говорю ему, беру из буфета стакан и наливаю до краев. Он, правда, покосился, но не сказал ничего, а что тут скажешь, ежели по-заграничному. Выпили, Сластион и говорит:
— С целью, понимаешь, дальнейшего окультуривания на предмет движения вперед по должности обязан я стать на уровень охотничьих задач…
— Это точно, — подпеваю ему; я такой, что за чарку и черта братом назову, признаю вполне самокритично… — А как же, случится тебе, примером, Македонович, с министром на охоту ехать, так надо ж и стрелять на министерском уровне, и зайца уметь от дикого кабана отличить.
— Охота — эффективная форма повышения общего уровня до уровня высшего, полностью присоединяюсь к твоему мнению и накладываю положительную резолюцию, — обрадовался Сластион. — Теперь общественность села убедится, что Сластион — снова на коне, только звонка сверху ждет и тренируется. Примером, иду по селу в руководящей шапке, за плечами ружье, а у пояса — убитый заяц…
— Какие теперь зайцы! — вздохнул я. — Гербицидами давно потравили. Окромя диких собак, никого по оврагам и не встретишь!
— Предлагаю конкретный план: ты даешь во временное пользование ружье и зайца, того, что у тебя в кладовке находится на сегодняшний день…
— Его еще покормить чуток надо и чтоб крольчиха от него погуляла…
Весной я зайчонка притравленного в траве нашел. К зиме добрый косой в клетке откормился; дай, думаю, с крольчихой его спарую и новую породу выведу, зайцекролей. Только из этого ничего не получалось, хоть я зайцу и предлагал неоднократно… Одним словом, пообещал я Сластиону и ружье и зайца, такой уж я щедрый под чарку. Крепко мы с Йоськой с того дня закорешевали. Он уже без меня — никуда. Потому что ключик к нему нашел. И попил же я горилки у Сластиона, пока не тот случай с зайцем! Как в раю пожил.
А ключик такой. Прихожу, примером, к Йоське и шепчу на ухо, хотя во всем доме ни души, кроме нас двоих:
— Слыхал…
— Что слыхал?
— Говорят, сняли тебя временно, чтоб потом резко в гору поднять…
Расцветает весь, глаза горят, как два солнца. Тут же бутылку достает и на стол накрывает. А я продолжаю заливать про то, что, кроме Сластиона, некому быть председателем. Намагничу его так, что и среди ночи, бывало, стучится, чтоб поговорить, куда кто намечается и что слышно от руководства, хоть с руководством я и через дорогу не аукался. Если с вечера не дюже наберусь, так и до утра плету ему байки, щекочу словами. Зато уж раненько, перед работой, бегу к Йоське похмеляться. Одним только меня донимал — когда заяц крольчиху покроет, чтоб поохотиться? До живого допек!
— Получилось, — не выдержал я. — Бери зайца и вали наращивать авторитет.
— А ты утром привяжи зайца капроновой веревкой к груше, что за прудом, и ступай домой. Гляди, чтоб вместе нас не видели.
Дело аккурат перед выходным было, когда народу возле клуба и у лавки полным-полно. Похмелился я утром у Сластиона, взял зайца и привязал его за заднюю ногу к груше у пруда, а сам спрятался неподалеку в скирде соломы. Погляжу, думаю, как охотиться будет. А на дворе весна ранняя, день такой веселый, снег таять на солнце начинает, аж выпить хочется и закусить. Вечером, тешу себя, и выпью, и закушу зайчатинкой… Солнышко в зените — идет мой Сластион. В шапке дорогой, в пальто с каракулевым воротником, и галстук красный из-под кашне выглядывает. Как на парад вырядился.
Увидел зайца под грушей, винтовку с плеча снял. А я лежу и через солому, как через сито дырявое, подглядываю. Подошел он близенько к груше, бедный зайчишко дергается, лапками гребет, но веревка не пускает. Долго Йоська целился, наконец с обоих стволов — ба-бах! Дым — тучей вокруг груши. Гляжу, а мой косой из тучи этой выскочил, цел-целехонек чешет в поле. Конец веревки за ним мотыляется. Йоська, оказывается, с трех шагов в зайца не попал, а угодил в веревку. Такая была охота…
Увидел Сластион, что промазал, поджилки у него задрожали, колени подогнулись, и опустился он на снег, как парализованный. Опустился на снег и не двинет ни рукой, ни ногой.
Выбрался я из скирды, подбежал и кричу прямо над ухом, а он меня не слышит, не видит, а из глаз по белым, будто обмороженным, щекам слезинки текут. От большого переживания, что и тут, значит, на начальника экзамены не сдал и перед людьми для авторитета не покрасовался. Так что пущай Сластиониха по селу не треплет лишнего, будто у него после того собрания, когда его с должности снимали, временный поворот на сто восемьдесят градусов в душе начался. Не после собрания, а после моего зайца стронулось в нем что-то, растаяло и потекло, как вешняя вода…