Вскоре после этого распался союз Хаганы, Эцеля и Лехи; каждая организация стала бороться с англичанами своими методами.
3
Весной 1947 года Эцель выпустил листовку-предостережение: "1. Правительству угнетателей предлагается немедленно эвакуировать детей, женщин, гражданских лиц и служащих из всех учреждений, зданий и жилых домов по всей стране. 2. Гражданское население - евреев, арабов и других просят ради них самих воздерживаться. от посещения или приближения к государственным учреждениям. Вас предупредили".
Боевые акции продолжались, они были дерзкими и внезапными. Бойцы Эцеля и Лехи взрывали мосты и здания британских правительственных учреждений, повреждали нефтепровод из Ирака и линии железных дорог, перерезали телефонные и телеграфные провода, закладывали мины; они нападали на полицейских и солдат, даже на охраняемые военные базы.
1 марта 1947 года - посреди дня - бойцы Эцеля прорвались на грузовике через проволочное заграждение и бросили чемоданы со взрывчаткой в британский офицерский клуб в Иерусалиме; при взрыве погибли 15 человек, многие были ранены. Англичане объявили военное положение в Тель-Авиве и Иерусалиме, запретили движение поездов, прекратили на две недели работу почты и телефона, но и в эти дни бойцы Эцеля напали на военный лагерь Шнеллер в Иерусалиме и взорвали здание казармы.
Мандатная администрация эвакуировала из Палестины жен и детей офицеров, а также британских подданных, чье присутствие не было необходимым. Положение стало настолько серьезным, что в один из дней войска оцепили большие кварталы в Иерусалиме, Яффе и Хайфе, выселили оттуда жителей, окружили колючей проволокой и мешками с песком, поставили укрепленные посты и по ночам освещали окрестности прожекторами. Эти укрепленные кварталы евреи прозвали "Бевинградами" - по имени британского министра Э. Бевина; в них размещались мандатная администрация и командование войсками.
9 марта 1947 года полицейские задержали на иерусалимской улице молодого человека, обыскали его и обнаружили гранату: это был боец Лехи Моше Барзани. Мимо того перекрестка обычно проезжал британский генерал, и прокурор утверждал, что появление с оружием в таком месте является преступлением. Суд продолжался полтора часа. Барзани отказался от адвоката, не принимал участия в процессе, а на вопрос, признаёт ли себя виновным, ответил: "Еврейский народ видит в вас оккупантов. Виселицами нас не испугаете, уничтожить не сможете". Приговор суда - смертная казнь.
Незадолго до этого, в октябре 1946 года, бойцы Эцеля совершили нападение на железнодорожный вокзал в Иерусалиме. Они подъехали на двух машинах, в одной из которых сидели "молодожены", направлявшиеся в свадебное путешествие, а в другой - бойцы с чемоданами взрывчатки, переодетые под грузчиков-арабов. За рулем одной из машин был Меир Файнштейн. Чемоданы внесли в здание вокзала; служащие заподозрили неладное и подняли тревогу, солдаты открыли огонь по машинам, Файнштейн был ранен, но сумел отъехать от вокзала на несколько кварталов. Когда участники операции скрылись, раздался взрыв - операция удалась. Солдаты обнаружили Файнштейна по кровавым следам: он лежал без сознания в подъезде дома. В тюрьме ему ампутировали руку; приговор суда - смертная казнь.
Они познакомились в камере смертников иерусалимской тюрьмы, Моше Барзани и Меир Файнштейн, и сразу решили: рука палача не коснется их, они погибнут так, как погиб вместе с филистимлянами древний герой Шимшон. Взрывчатку переправляли в тюрьму маленькими порциями, в корзинах с двойным дном, в которых узникам приносили еду. Специалисты из заключенных начинили взрывчаткой два апельсина и переправили их в камеру смертников за несколько дней до казни.
Исполнение приговора назначили на 22 апреля 1947 года, в четыре часа утра. Вечером к ним пришел раввин Яаков Гольдман и беседовал с юношами в присутствии тюремщика; они с интересом слушали его, задавали вопросы, смеялись. Перед уходом раввин сказал, что скоро вернется и не оставит их в последний час. Они уговаривали его не приходить, но раввин не соглашался, и это изменило их планы. Раньше они предполагали подорваться вместе с охранниками, но теперь мог пострадать раввин, и юноши решили: нет выхода, они это сделают немедленно.
Тюремный врач установил обстоятельства смерти. Меир Файнштейн обнял товарища единственной рукой и прижался к нему, а Моше Барзани приложил взрывчатку к груди и сигаретой поджег фитиль. Осталась записка, которую они передали заключенным: "Шалом, братья! Примите наш последний привет... Не прекращайте борьбы до полного освобождения. Мы с гордостью идем на смерть". Их погребли в Иерусалиме на Масличной горе, на том участке, где похоронены жертвы еврейский погромов в Эрец Исраэль; раввин Арье Левин произнес надгробное слово и прочитал кадиш.
Иудаизм категорически запрещает самоубийство, однако история Израиля знает немало примеров самопожертвования, и рав А. Левин вспоминал впоследствии: "В полночь ко мне пришел командир Эцеля и раскрыл тайну (о желании юношей покончить с собой). Он просил моего согласия, не более того. От меня не требовалось ничего, кроме согласия. Я ответил ему сквозь слезы: "Молниеносно избавление Всевышнего. И только Тот, Кто дал нам жизнь, может ее отнять." Я не дал согласия. Всю ночь я не сомкнул глаз. Наутро меня позвали на похороны. И там, на кладбище, на Масличной горе, я преклонился перед ними и сказал надгробное слово."
Раз уж упомянули это имя - раввин Арье Левин, то прервем ненадолго повествование и расскажем об этом человеке. Не было на его счету великих подвигов, не занимал он важных постов: "Кто я и что я? - говорил. - За что вы оказываете мне уважение и благословляете меня?.." Но когда он умер, на похоронах присутствовали президент страны, глава правительства, министры, выдающиеся раввины, бойцы подполья; тысячи людей съехались со всей страны, чтобы поклониться этому человеку - раввину заключенных.
Он родился под Белостоком, учился в иешивах Белоруссии, в 1905 году приплыл в Хайфу, учился затем в Иерусалиме, стал раввином и всю жизнь преподавал в иешиве. Рабби Арье начал посещать иерусалимскую тюрьму, когда не было еще евреев-политзаключенных, а сидели в камерах евреи-уголовники. Они приходили по субботам в тюремную синагогу, как на развлечение, и демонстративно курили. Рабби никому не делал замечаний; он встречал их субботним приветствием "шабат шалом" и приглашал присоединиться к молящимся.
Так продолжалось долго. Рабби Арье приходил постоянно, выслушивал, утешал, подбадривал слабых духом; его авторитет возрастал не только среди заключенных, но и у надзирателей-арабов. Вначале они приоткрывали перед ним крохотную калитку в заборе, но через некоторое время, заметив маленькую фигуру, распахивали главные ворота, как будто приближался начальник тюрьмы.
С 1939 года стало возрастать число евреев-политзаключенных. Рабби Арье потребовал, чтобы еврев отделили от арабов, потому что среди тех был распространен гомосексуализм, и они издевались над еврейскими юношами - нелегальными иммигрантами. Начальник тюрьмы заявил в ответ: "Евреи пойдут в отдельные камеры, когда меня здесь не будет", однако рабби добился своего: для еврейских заключенных, политических и уголовных, отвели отдельную камеру и даже организовали в тюрьме кашерную кухню.
В 1939 году девять заключенных объявили голодовку в лагере Црифин. Барух Дувдевани, один из них, вспоминал: "Нас уговаривали прекратить голодовку, которая продолжалась уже двадцать дней. Мы отказывались, потому что решили не принимать пищу до нашего освобождения или до смерти. Но когда пришел рабби Арье и сдавленным от слез голосом сказал, умоляя нас, как отец умоляет детей: "Вы же знаете, что моя душа связана с вашими, и я этого не переживу", - мы не посмели продолжать голодовку. Невозможно описать выражение счастья на его лице."
Исраэль Эльдад: "Лучшим днем для заключенных был тот, когда приходил рабби Арье; даже слепой видел, как Божий дух нисходил на лагерь вместе с ним. Увидев нас, рабби радовался как дитя, нашедшее мать. Он приходил в лагерь, нагруженный любовью, и уходил, нагруженный ею во сто крат. Он приносил нам приветы и сообщения, а уносил сведения, которые другому бы не доверили, - адреса, имена, даты. Рабби Арье ничего не забудет. Он всё помнит. "Завидую я вам, завидую, - повторял он снова и снова. - Вы удостоены страдать за Израиль. А я, что я? Ваши заслуги больше моих."