Среди всей этой толпы особенно выделялся один, очевидно вождь, по виду близко напоминавший так называемого кроманьонского человека, известного по раскопкам во Франции. Такой же мощный короткий торс, огромная голова с выдвинутой вперед челюстью, покатый лоб, сгорбленная спина, руки короче ног, ноги короче, чем у современного человека, и полусогнутые в коленях. Это существо и еще несколько других, явно низшего, чем предводитель, типа, держали в руках тяжелые дубины, остальные были вооружены лишь тем, чем одарила их природа - клыками и могучими мускулами. Все они были самцами, все обнажены, даже на самых развитых не было никаких украшений. Завидев нас, антропоиды оскалили клыки и с рычанием повернулись в нашу сторону. Я не хотел стрелять без крайней необходимости и попытался обойти их, но когда вожак-кроманьонец разгадал мое намерение, он, очевидно, приписал его трусости и с яростным криком бросился на нас, размахивая дубиной над головой. Другие антропоиды ринулись вслед за ним. Под угрозой быть опрокинутыми и растоптанными я отдал команду стрелять. Первый же залп уложил шестерых, включая вожака. Остальные, помедлив, рассыпались и попрятались в лесу, причем часть из них укрылась в ветвях, а часть - среди деревьев на земле. Фон Шенворц и я обратили внимание, что по крайней мере двое из более развитых человекоподобных забрались на деревья с не уступающей обезьянам ловкостью, в то время как часть представителей этого типа нашла себе убежище на земле вместе с гориллами.
Осмотр тел показал, что пятеро наших противников убиты наповал, а шестой вожак - только контужен. Пуля, пройдя по касательной к его голове, только оглушила его. Мы решили взять его с собой в лагерь. С помощью ремней нам удалось связать ему за спиной руки и приспособить на шею поводок прежде, чем он пришел в себя. Затем мы вернулись за брошенной олениной, но оказалось, что она исчезла с того места, где мы ее оставили.
На обратном пути я с Уайтли шел примерно в ста ярдах впереди в надежде подстрелить что-нибудь съедобное, поскольку все мы чувствовали себя разочарованными и обкраденными. Продвигались мы очень осторожно, и, не имея рядом такой большой компании, были вознаграждены, подстрелив двух больших антилоп не далее, чем в полумиле от гавани. Таким образом, наш отряд с добычей и пленником возвратился к стоянке в хорошем настроении. К северу от места прикола на берегу мы обнаружили около двадцати трупов человекообразных из встреченной нами стаи, которые пытались атаковать Брэдли в наше отсутствие.
Мы решили, что преподали этим обезьянам неплохой урок на будущее, но расслабляться было нельзя ни на секунду - слишком много неизвестных опасностей ожидало нас в этом новом мире.
На следующий день мы принялись за сооружение лагеря. Полночи Брэдли, Ольсон, фон Шенворц и я просидели, обсуждая его будущее устройство. Часть людей мы поставили рубить лес, выбрав для этой цели произраставшую поблизости джарру, чья твердая, хорошо сохраняющяяся древесина вполне подходила для наших целей. Часть людей стояла на страже, меняясь каждый час, с обеденным перерывом в полдень. За эту работу отвечал Ольсон, а мы с Брэдли, фон Шенворцем и мисс Ларю занимались разметкой стен и будущих строений. Закончив разметку, мы присоединились к плотникам, помогая обрабатывать и ошкуривать срубленные стволы. Один только фон Шенворц не составил нам компании. Будучи прусским офицером и дворянином, он не мог опуститься до грубой физической работы в присутствии своих подчиненных, а я не чувствовал себя вправе заставлять его ведь в конце концов все мы работали добровольно. Он провел остаток дня, выстругивая тросточку из ветки джарры и беседуя с мисс Ларю, которая соизволила несколько смягчить свое отношение к барону. К закату у нас уже накопилось достаточно много бревен, обработанных и готовых для завтрашнего строительства. Дикари больше не появлялись, и лишь однажды животный мир Капроны напомнил о своем существовании, когда кошмарная тварь спикировала на лагерь с неба, но быстро ретировалась под градом пуль. Это существо представляло собой, по-видимому, какую-то разновидность птеродактиля и выглядело очень внушительно вследствие своих размеров и свирепого вида. Тогда же произошел еще один инцидент, оставивший у меня на душе более скверный осадок, чем нападение доисторического ящера. Двое лесорубов, оба из германской команды, обрубали сучья со срубленного дерева. Фон Шенворц к этому времени закончил свою тросточку, и мы с ним как раз проходили близ этих немцев. Один их них отбросил в сторону только что обрубленную ветку и нечаянно попал в лицо фон Шенворцу. Ветка не могла причинить ему сколько-нибудь серьезного вреда на лице не осталось даже царапины, тем не менее он страшно рассвирепел и громко скомандовал: "Смирно!" Матрос немедленно выпрямился, повернулся к своему командиру лицом, щелкнул каблуками и отдал честь.
- Свинья! - заорал барон и ударил парня по лицу, перебив ему при этом нос. Я схватил фон Шенворца за руку, прежде чем он успел повторить свой удар; в ответ он замахнулся своей тростью с намерением ударить и меня, но еще до того, как она успела опуститься, я прижал дуло своего револьвера к брюху барона. Должно быть, он прочел в моих глазах, что мне доставит огромное удовольствие спустить курок, воспользовавшись этим предлогом. Фон Шенворц, как и все подобные ему, был в душе трусом, поэтому он опустил занесенную для удара руку и повернулся, собираясь уйти. Я удержал его и перед лицом всех его людей объявил, что подобные действия больше не повторятся ни один человек не будет подвергаться наказанию или побоям иначе, как по приговору суда и согласно тем законам, которые мы приняли. Все это время провинившийся матрос продолжал стоять по стойке "смирно", и по выражению его лица я так и не сумел понять, что ему больше по душе - полученный удар или мое вмешательство в устав кайзеровской армии. Он так и не пошевелился, пока я не приказал ему вернуться на судно и заняться разбитым носом. Только тогда он отдал честь, повернулся и строевым шагом отправился на корабль.
Незадолго до сумерек мы отплыли на середину бухты и бросили якорь в ярдах ста от берега. Я чувствовал, что в таком положении мы будем в максимальной безопасности. Кроме того, я назначил людей в ночные вахты, а старшим поставил Ольсона, приказав ему принести с собой на палубу одеяла, чтобы перехватить хоть немного сна. За ужином мы отведали жареную антилопу и салат из зелени, которую наш кок сумел нарвать близ ручья. За ужином фон Шенворц был угрюм и неразговорчив.
После трапезы все, кроме барона, собрались на палубе посмотреть на окрестности и на ночную жизнь Капроны. Впрочем, посмотреть - это не совсем точно, скорее послушать. Со стороны большого озера до нас доносились шипение и крики бесчисленных тварей. Над нами раздавалось хлопанье гигантских крыльев, а с берега неслись звуки ночных джунглей, влажных тропических лесов палеозоя и мезозоя, когда-то покрывавших всю Землю. Голоса доисторических тварей, однако, перемежались с более близкими к нашему времени - рыком пантеры и льва, воем волков и еще каким-то громогласным рычанием, незнакомым нам и принадлежавшим, как мы потом выяснили, самому страшному из хищников этой "гостеприимной" страны.
Постепенно, один за другим, все разошлись по каютам, и мы остались на палубе вдвоем с мисс Ларю. Она была молчалива, хотя и удостаивала меня ответом на мои вопросы. Мне показалось, что чувствует она себя неважно, и я спросил ее об этом.