Григол Чиковани
ЗЕМЛЯ
Роман
Авторизованный перевод с грузинского У. Рижинашвили
Двор был покатым. Таковы все дворы в горных селениях Одиши. И тропинка тоже круто шла вниз от оды[1] к калитке. Бросишь камень — ни за что не удержится, скатится. Парень и девушка медленно спускались вниз по тропинке. За калиткой через дорогу в лощине шумела река.
Стоял теплый вечер поздней осени. Пряный аромат желтеющих спелых мандаринов заполнял двор. А на земле блестела густо-зеленая трава.
— Подними голову, Уча, — сказала девушка.
А парень и не замечал, что идет с опущенной головой.
— Посмотри на меня, Уча, — попросила девушка.
Парень взглянул и не смог оторвать от нее глаз.
— Улыбнись, пожалуйста, Уча, — опять попросила девушка.
— Не могу, не могу я улыбаться, Ция, — сказал Уча.
— Можешь, Уча.
— Раньше мог... А сейчас не могу. Может, еще танец отвергнутого жениха спллясать, а? — горько усмехнулся Уча.
— Постыдился бы, Уча. Никто тебя не отвергал! Отец говорил, что у тебя нет земли под ногами.
— А мой отец жил на болоте, и дед тоже на болоте жил.
— Болото убило твоего отца. И деда твоего оно убило, — с горечью промолвила Ция. — Отними землю у болота. Я тебя подожду. Поселись на этой земле, Уча, я подожду тебя.
— Сколько ты ждать меня будешь? — Парень, неотрываясь, смотрел на девушку, на ее пылающее лицо, в ее глаза с длинными ресницами, с любовью и лаской глядевшие на него. — До каких пор ты будешь ждать меня, Ция?
Он понимал, что девушке очень тяжело с ним расставаться.
— Я буду ждать тебя, Уча, пока ты на земле не поселишься.
— Но где же та земля? В моей деревне, куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, ногой и то ступить некуда.
— Отец рассказывал, что ваши болота осушают. В Корати и Чаладиди уже давно ведутся работы.
— Осушать-то осушают, как же не осушать... Но на это ведь нужно время. Годы пройдут, Ция, годы... Не скоро все это... Не дождешься! — тихо, очень тихо, чтобы не услышала Ция, вздохнул Уча.
— Ну и не буду ждать Давай вернемся к отцу, Уча, и скажем, что ты у нас останешься.
— То есть как это у вас? — не понял Уча.
— У нас и поселишься... Что в этом плохого?
— Примаком, да?
Ция не поняла, почему Уча так насторожился: настолько велико было ее желание, чтобы он остался.
— Ну и что из того? — удивилась Ция.
— Нет, Ция. Знаешь, как про зятя говорят? Чем реже его видишь, тем он желанней. В примаки я не пойду.
— Что ты говоришь, Уча... Мои старики тебя как сына родного примут, — настаивала Ция.
— Нет, нет, Ция, — прервал ее Уча, — я тебя в свой дом приведу, на свою землю.
— Но там же нет земли, Уча. Куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, даже ногой некуда ступить. Ты ведь сам говорил.
— Да, говорил. Всюду болото, гнилые топи и болото. Знаешь, Ция, прав твой отец, я должен отнять землю у болота.
— Должен отнять, Уча, — обрадовалась Ция. — А я... я подожду тебя, — волнуясь, говорила Ция. Она боялась, как бы Уча не заметил ее печали, которую она не могла скрыть.
— Сколько же ты будешь ждать меня? Ведь наши болота придется осушать очень долго.
— Я знаю, что долго, Уча, — ответила Ция, и голос ее дрогнул. Она не могла быть спокойной. — Но время пройдет быстро.
— Как это быстро? Я — там, ты — тут. Каждый день разлуки мне в год покажется.
— Я всегда буду с тобой, Уча.
— Как это ты будешь со мной? — Уча вновь посмотрел ей в глаза.
— Всей душой и всем сердцем я буду с тобой, — будто лаская его, прошептала Ция.
Как ни медленно они шли, тропинка все же привела их к калитке. Казалось, и солнце не очень спешило. Но стоило им остановиться, и оно вдруг устремилось к горизонту, будто торопясь наверстать упущенное время. Солнце ныряло то в прозрачно-белые и янтарно-красные облака, то скользило по зеркальному небосводу, и его разноцветные лучи странно плясали вокруг Ции и Учи. Цвета все время менялись и отражались в отяжелевших от плодов ветвях мандариновых деревьев, растущих вдоль забора. Цветные отблески этих лучей и веселая смена света и тени ложились на лица Учи и Ции, причудливо изменяя их. Но с лица Учи не сходило выражение горечи и печали. Парень был красив и статен. На голове — сванская шапочка, рубаха в талии перехвачена тонким плетеным ремешком, на котором висел длинный нож с роговой рукояткой, какие носят одишские охотники и пастухи. На ногах Учи кожаные пачичи с высокими голенищами.
— Ты опять не смотришь на меня, Уча, — жалобно сказала Ция. — Ты сердишься... Но тебе идет быть сердитым, Уча, ты мне таким еще больше нравишься, — не скрывала восхищения девушка.
— Да не сержусь я, Ция, — пытался, грустя, улыбнуться Уча. — Как я проживу столько времени без тебя, Ция?