Выбрать главу

Доклад окончен. Зал содрогается от грома рукоплесканий. А после перерыва участники совещания поехали на поля. Там их ожидало как бы продолжение доклада, наглядная иллюстрация к нему: не диаграммы и сводки, а живой урожай на полях колхоза.

Привольно раскинулись тучные нивы среди дремлющих на солнце березовых рощ. Типичный зауральский пейзаж. Длинной вереницей, более чем на километр, растянулся на дороге, вьющейся среди изумрудных массивов зреющих хлебов, этот невиданный поезд автомашин, окутанный пылью.

Вот передняя машина остановилась. Из нее вышел Терентий Семенович. Подтягиваясь к ней, останавливаются и остальные. Гости выходят и восторженно смотрят на открывшуюся перед ними картину. Безбрежное море царицы полей — пшеницы. Напоенное солнцем, оно плещется и шелестит от ветра. Гости трогают колосья, вымолачивают на ладонях уже зреющее зерно и пытаются определить урожай. У всех у них: и у коренных хлеборобов, и у представителей науки, и у партийных работников в этом богатый опыт.

— Центнеров двадцать пять, не менее, — говорит один.

— А то и все тридцать, — добавляет другой. — На пару наверное посеяны.

— Это поле не пахано с 1951 года, — громко возвещает репродуктор, установленный на специальной автомашине.

Мальцев, взяв в руку портативный микрофон, рассказывает о том, как создавался этот урожай.

Вот уже третий год участок не пахали, а проводили только поверхностную обработку. В 1950 году, когда поле принадлежало колхозу имени Ленина, Ольховского района, влившегося потом в артель «Заветы Ленина», тут красовались все сорняки, какие только есть в Зауралье. А пшеница дала урожай по 4 центнера с гектара. В 1951 году оно паровалось по новому, мальцевскому способу и его точно подменили: сорняки исчезли, урожай почти удесятерился. И так третий год подряд.

— Это самый убедительный довод в пользу новой системы обработки почвы и посева, — говорит украинский колхозник своему соседу из Алтая. — Надо будет и нам ее применить.

— Да, это лучший агитатор! — подтвердил алтаец.

Мальцев особой трубкой берет почву и показывает ее гостям. И все видят антрацитовый блеск черной земли, которая стала структурной, мелкокомковатой. Распыление, получившееся в течение частых перепашек, исчезло.

Гости осматривают чистый, без единой травинки пар, в который, как в масло, деревянная палка углубляется на полметра. Они наблюдают пахоту плугом без отвала, рассматривают дискованные лапчатые бороны, кольчатые катки, бороны с ножевидными зубьями и другие, новые, нигде еще не виданные орудия обработки почвы, созданные Шадринской опытной станцией.

— Все это до крайности просто и талантливо, — заметил после осмотра Т. Д. Лысенко.

А кругом снуют озабоченные кинорепортеры. Несколько десятков журналистов, видных советских писателей торопливо делают записи в своих блокнотах.

— Этот колхоз — народный университет! — воскликнул директор какой-то машинно-тракторной станции.

И это верно! Только за последние два года здесь побывало более двух тысяч экскурсантов со всех концов страны.

И как бы подтверждая то, что науку творит народ, а ученые только обобщают опыт масс, кругом на полях в это время работали колхозники. Они сегодня были безгранично горды за своего колхозного новатора Т. С. Мальцева, которого всегда поддерживали и которому всегда верили, ибо с ним они никогда не были без урожаев.

Заботясь о всенародном деле подъема целинных и залежных земель, Т. С. Мальцев заложил интересный опыт на полях Шадринского конесовхоза. Своей целины в колхозе «Заветы Ленина» не оказалось. Несколько гектаров целинной земли в конесовхозе он обработал по-своему: не стал ее пахать, а сделал только поверхностное рыхление. Урожай в первый год был не хуже, чем на целине, вспаханной на 22 сантиметра с предплужником. Зато состояние почвы, обработанной по-мальцевски, более структурное. Это значит, что запас плодородия здесь со временем не только не выпашется, не уменьшится, а станет еще больше.

Открытие Мальцева сделало бы честь любому ученому. Всех поражает его необыкновенная скромность. Ни в своем докладе, ни в беседах в поле, он ни разу не сказал: «я открыл», «моя система», «мой метод». Он говорит: «наша станция», «мы думаем», «в нашем колхозе». Весь свой поистине богатырский труд он сливает с трудом народа, с титаническими подвигами Коммунистической партии.