А Федя, прижавшись к береговому откосу, куда не доставали пули, бледный, мокрый, стоял неподвижно, сжимая в руках еще горячую, но уже бесполезную винтовку. Он пошарил в вещевом мешке, вывернул карманы — патронов не было. Федя швырнул винтовку в речку. Но тут же отыскал ее на дне, вытащил затвор и забросил его в одну сторону, а винтовку — в другую.
Он огляделся. Саженях в двадцати ярко зеленел густой тальник, за ним виднелись мшистые береговые скалы и сосновый молодняк. Добежать бы только туда! Мальчик метнулся из-под моста. На плечи Феде сразу спрыгнуло двое солдат. Федя был пленен. Один среди толпы озлобленных белогвардейцев.
Его ругали и били. Потом повели в город. Но так как Федя огрызался и отругивался, глядя на всех ненавидящими глазами, то до Миасса его не довели, повесили.
Молчал Паша, слушая рассказы о гибели друга. Гнев и злоба кипели в душе. Захотелось встать в ряды бойцов. Но как подступиться к этому делу, Паша не знал. Ему было всего шестнадцать лет.
Белогвардейцы свирепствовали. В городе почти в каждом доме стояли казаки. Днем они спали, а ночами уходили на свои темные дела. С берегов озера Ильмень (это озеро известно теперь всему Советскому Союзу своей туристской базой) по ночам доносились выстрелы. Там расстреливали приверженцев Советской власти, руководителей Миасского совдепа, членов немногочисленной ячейки РСДРП(б). Расправа была жестокой и беспощадной. Но все затмили зверства, совершенные бело-бандитами на Тургоякской дороге, недалеко от озера Кисы-Куль.
Верстах в двадцати от Миасса стоит большое старинное село Тургояк. Теперь оно славится своими здравницами, пионерскими лагерями. Здесь каждый год проводятся всесоюзные и всеуральские туристские слеты.
В июне 1918 года в Тургояк вошла большая партия арестованных, конвоируемых казаками. Кое-кого из арестантов узнали, кое-кого удалось расспросить. Это были рабочие с концессионного медеплавильного завода английского хищника Лесли Уркварта в Карабаше. Карабашские шахты и завод отличались каторжными условиями труда. Революционное кипение было здесь особенно велико. Расправа белогвардейцев тоже была беспощадной. Хватали всех: и молодых парней, и подростков, и женщин, и старых шахтеров. Набралось 96 арестованных. Их повели в Миасс на суд и расправу.
В Тургояке партия остановилась на отдых. Арестованным не дали даже воды. Конвоиры по очереди ходили в дом кулака Шишкина и возвращались навеселе. Там, в этом доме, и было задумано черное дело.
Под вечер партия вышла из Тургояка. Медленно прошли около пяти верст. С большого Поликарповского пруда доносило прохладу. Вечерело. Всеми цветами пылал закат, но в лесу было уже темно. Цокали по камням копыта казацких коней. Порой свистела плеть и хриплый голос покрикивал: «Шевелись, краснопузые! Шире шаг!»
И вдруг в спокойной вечерней тишине резко прозвучал выстрел. Голос в конце колонны истошно завопил:
— Начинай, казаченьки! Бей красну сволочь!
Началось избиение безоружных, беззащитных людей. Их рубили шашками, пристреливали из наганов и карабинов.
— В шахту загоняй! — прокричал тот же голос.
Казаки, сгрудив людей в одну кучу, топча конями, погнали их в сторону от дороги, где зияло устье глубоких шахт (когда-то здесь были горные выработки). С криками падали люди в непроглядную темноту.
Скоро все было кончено. Казаки сбросили в шахты тех, кто был застрелен и зарублен, и уехали в Миасс. На другое утро на старую шахту набрели тургоякские ребятишки. Из-под земли из темноты доносились протяжные стоны. Перепуганные ребята не решились рассказать взрослым о своей страшной находке, о ней узнали только через несколько дней. Некоторые жители тайком, прячась от кулацких глаз, пошли к шахтам. Там уже царила тишина.
После того, как колчаковцев вышибли из Южного Урала, толпы людей из Миасса, Тургояка, Карабаша двинулись к заброшенным шахтам. Карабашские и миасские горняки спускали в шахты гробы, укладывали тела погибших, поднимали наверх. 96 гробов стояло на поляне.
Смотрел на них Паша, и в сердце вскипала лютая ненависть к зверью, сгубившему лучшего друга Федю Горелова, истребившему ни в чем не повинных людей. Караван с гробами двинулся в Карабаш, а Паша Пирогов вернулся в Миасс и в тот же день вступил добровольцем в Красную Армию, громившую врагов уже где-то под Омском. Его подучили и дали пулемет «Максим». Не один десяток ненавистных врагов испустил дух, скошенный огнем Пашиного «Максима». Пирогов мстил за гибель друга, за бесчеловечные расправы над трудовыми людьми. Мстил беспощадно, сурово.