Саньке в этот день так и не удалось увидеть, как выдается плавка. Рабочий день кончился. Пришла новая смена. Санька хотел остаться, но Матвей сказал:
— Это не цирк. Иди домой. Помоги там по хозяйству.
И был в этих словах скрытый смысл: «Ты теперь весь в моих руках. Хочешь быть хорошим сталеваром — делай все, что я тебе скажу».
У выхода из цеха Саньку уже подкарауливали Сережка Трубников и Гринька Вохминцев. Несколько дней назад Гринька тоже стал работать в шихтарнике.
Трубников нагнал на свое веснушчатое лицо столько равнодушия и скуки и так небрежно смотрели на белый свет его подвижные глаза, что Санька не выдержал и громко расхохотался:
— Умора! Ты чего индюком надулся?
Сережка прищурился:
— У одного моего знакомого, как только он перешел из шихтарника в мартен, почему-то начало двоиться в глазах… Ты не знаешь, Санька, почему это?
Санька улыбнулся:
— Знаю. Потому что один мой знакомый чуть не умирает от зависти.
Сережка гордо вскинул голову:
— Ер-рунда!
Санька не стал возражать. У него на душе было так светло и радостно, что он спорить не хотел. И он не скрывал своей радости. Ведь это же не каждому дано — работать у мартеновской печи, где священнодействуют удивительные люди — сталевары. Санька снисходительно посмотрел на своего приятеля, покровительственно похлопал его по плечу.
— Ничего, Серега… И до тебя скоро очередь дойдет.
— Ер-рунда!
А Гринька, восторженный и непосредственный Гринька Вохминцев, который не умел притворяться, выпалил:
— Ты, Сережка, не важничай и не порти народу настроение! Ведь это же здорово! Льется сталь!.. А, да что говорить! Ничего ты не понимаешь. Сань, знаешь что… А ты не слышал, когда там новых подручных набирать будут?
— Этот несовершеннолетний юноша мечтает быть сталеваром! — презрительно сморщил губы Сережка. — Этот человечек, который еще вчера хлебал щи лаптем, сегодня уже думает о мартеновской печке! И не думай, и не мечтай! Тебе еще годика два надо попыхтеть в шихтарнике… Между прочим, товарищ Брагин, у меня есть одна крохотная новость… — Лицо его изобразило предельное равнодушие: — Завтра мы с вами должны переезжать в новый дом.
Санька вдруг забыл про свое солидное положение.
— Это правда? Не сочиняешь? Вот здорово! — Он ударил Сережку по спине.
Тот поморщился.
— Да, это правда. Но зачем калечить человека?
Глава 7
НАШЕМУ САРАЮ ДВОЮРОДНЫЙ ПЛЕТЕНЬ
Все в мартеновском цехе видели: нет, не благоволит Матвей Черепанов к своему родственнику и подручному Саньке Брагину. Однако Санька жил в доме Черепановых. Может, Матвей только на работе строг, а дома подобрее?
Чтобы выяснить это, надо вернуться к недалекому прошлому.
В Ермоловском поселке жили сталевары, прокатчики, кузнецы. Поселок этот — что-то среднее между городом и деревней. Возле каждого дома — большие огороды, почти в каждом дворе мычали коровы, хрюкали свиньи, кудахтали куры, сердито переругивались индюки.
В одном из таких домов на Мурманской улице жила семья Матвея Афанасьевича Черепанова. С этим домом были связаны первые месяцы жизни Саньки Брагина в Златоусте. Привез его сюда из глухой деревни, затерявшейся в глубинной Башкирии, сам Матвей Черепанов — односельчанин и двоюродный брат матери Саньки. За год до этого у Саньки умер отец. На руках матери осталось четверо. Самому старшему — Саньке — было девятнадцать лет, младшему — шесть.
Черепанов с Санькиной матерью договорились так: парень с годик поживет у него, Матвей пришлет ей сто рублей, а Саньке в конце года купит яловые сапоги. Санька за это должен немного помогать Черепановым по хозяйству.
Но «немного помогать» оказалось нудным и тяжелым делом. Санька с утра до вечера не знал покоя: чистил хлев, задавал корм. К вечеру с трудом волочил ноги.
Матвей успокаивал его:
— Потерпи малость, я тебе шикарное место найду. Десятки четыре в месяц загребать будешь!
Как-то однажды Фрося, дочь Матвея Черепанова, спросила:
— А чего ты на завод не идешь, Санька?
— Твой отец говорит — трудно поступить.
Фрося фыркнула:
— Верь ты ему! Наговорит он!
На другой же день Санька пошел на завод. На работу устроился быстро и без всякой помощи. Новость эта не особенно понравилась Матвею. Его мрачное лицо, затянутое могучей темно-рыжей растительностью, стало еще мрачнее.
— В шихтарник, говоришь, устроился? Ну-ну! Там любят дураков. Умных-то людей туда и на веревках не затянешь. — И, помолчав, добавил, глядя в сторону: — По всем статьям видно, самостоятельный стал. Ну, так вот: у меня нет никакого расчета держать тебя иждивенцем. Из дому не гоню, но будешь платить денежки и за стол и за квартиру. Ясно?