— Разошелся… Перестань молоть чепуху! — уже не на шутку рассердился Санька.
— А что? — Сережка уставился на него взором невинного младенца. — Мы, кажется, на любимую мозоль наступили? Вот будешь знать, как сердить Трубникова!
И не хотел этого Санька, а рассмеялся:
— Ох, Сережка! И кто только тебя выдумал? Пришел, поднял звон, оторвал меня от дела. Ну, мели дальше.
Конечно, другого это бы оскорбило, но только не Сережку.
— Ты стал совершенно невыносим, Санька, — со стариковской рассудительностью проговорил Трубников и начал загибать свои длинные пальцы: — Меня извел своим чтением — это раз. Ну ладно, я перенесу ради друга. Валю иссушил — это два. Но это тоже терпимо, ибо в святом писании сказано: любимая девушка должна немного помучиться. Больше любить будет. Но почему, скажи мне, безвинные должны страдать? Из-за чего страдает такой прекрасный парень, как, например, Андрей Панков?
— Из-за своей глупости и лени. И вообще, ты бы помолчал об этом, тут ты ничего не понимаешь.
Сережка обиженно надулся:
— Где уж нам… Ученых книг не читаем… Своим скудненьким умишком живем…
— А надо копить ум. Это не мешает.
Сережка ничего не ответил. Он стал укладываться в кровать.
Глава 9
ПОЧЕМУ СТРАДАЛ АНДРЕЙ
А с Андреем случилось вот что. Недавно в смене Панкова поменяли местами Саньку и Андрея. Саньку Брагина назначили первым подручным сталевара. Это значило, что Санька вот-вот будет сталеваром. Андрея Панкова, который около двух лет работал первым подручным, перевели во вторые. А работал он не у кого-нибудь, а у отца, у человека, который подготовил уже не один десяток сталеваров. Уже поговаривали, что скоро в мартеновском цехе будет два сталевара Панковых. Теперь эти разговоры смолкли, потому что еще не было такого случая, чтобы второго подручного ставили сталеваром. Все признавали, что Санька Брагин — толковый парень. Но каким бы он ни был, это же неслыханное дело: человек и года не поработал в цехе, а уже стал первым подручным.
Люди понимали, что в этой перестановке Мирон Васильевич играл не последнюю роль. И это вызывало всякие разговоры. Все сочувствовали Андрею, но делали разные выводы.
Молодые говорили так:
— Хуже нету — работать в подчинении у отца. Повздорят дома — на службе аукается.
Солидные, старинной закалки сталевары особенно и не жалели Андрея, но в действиях его отца и начальника цеха Красилова усматривали такое, что пахнет чуть ли не катастрофой.
— Куда ж это мы, братцы, идем? Этак пойдет, так скоро наших женок в первые подручные будут брать!
Вместе с этими стариками, поседевшими возле мартеновских печей, пел и Матвей Черепанов. С некоторых пор он всегда был вместе с теми, кто был недоволен. Матвей, уважительно поглядывая на стариков, говорил дипломатично:
— Мне-то вроде и не того… неудобно попрекать Зота Филипповича да Мирона Васильевича — все-таки помогли на ноги встать, ремеслу хорошему обучили, пригрели и все прочее…
— А ты и не попрекай. Тебя, милый человек, никто и не просит.
— Да как же не попрекать, ежели наши старички, можно сказать, с ума посходили на этой молодежи? А какая она, эта нонешняя молодежь? Ветреная и пустяковая. Право слово! Вон у меня в подручных Сережка Трубников. Ну, что он такое?
Хотя и недовольны были старики Красиловым и Панковым, хотя и угодные им речи произносил услужливый Матвей Черепанов, но они к нему относились настороженно. Как только Матвей начинал говорить, они сразу же замыкались и среди них обязательно находился такой старик, который без лишних слов сурово одергивал Черепанова:
— Тоже трудящий пролетарий… Сам-то на заводе без году неделя…
Старики считали, что только они, потомственные сталевары, имеют право осуждать действия Красилова и Панкова, поскольку это были настоящие мастера и их однокашники. А разве могут критиковать мастеров такие люди, как этот Матвей Черепанов, удравший из деревни, когда запахло раскулачиванием? Пусть десяток годиков пожарится у печки, вытравит свой кулацкий дух, да заодно уже и сноровки накопит побольше.
Такие вот разговоры вызвала перестановка подручных.
А как сам Андрей относился к этому? На второй же день у ворот проходной он встретился с Сережкой Трубниковым. Обменялись рукопожатиями, задымили папиросами.