— Окоченеете тут, пока ждете ваших краль.
— Мы никого не ждем. Мы просто так пришли, — за всех ответил Сережка.
Мирон Васильевич погрозил пальцем:
— Знаем, не вкручивай!
Смущенные ребята поднавалились на чай, да так, что Степановна скоро всплеснула руками:
— Батюшки, заварка кончилась!
— Выходит — разорили? — усмехнулся Мирон Васильевич. — Ничего, мать, они тебе мигом отработают этот чай. На старом погребе.
— Да ты никак с ума сошел, Мирон! Ребята повеселиться пришли. На то и выходной день. А он — погреб… Совсем спятил, старый!
— Любой тут спятит, когда две недели подряд пилят шею: закопай да закопай погреб… Ничего, не умрут. Пошли.
И он повел своих гостей в огород. Там у полузаваленной глубокой ямы объявил:
— Вот это старый погреб.
— Видим.
— Его надо ликвидировать!
Ребята смущенно переглянулись, с опаской поглядели на свои выходные костюмы, па хромовые сапоги с галошами.
— Понятно. Боитесь запачкать, — определил Мирон Васильевич. — А мы временно переоденемся в старье.
Беспрестанно поругивая своего беспокойного супруга, Степановна извлекла на свет божий всякий хлам. Угрюмо подшучивая, парни переоделись в старье, переобулись в разбитые ботинки с рыжими носками и отскочившими подметками. Не повезло только долговязому Сережке с его медвежьими лапами. Сережке пришлось остаться в своих начищенных до блеска хромовых сапогах.
— Очень интересно. Вид, как у покойного императора, — философствовал Сережка, разглядывая штаны со множеством разноцветных заплаток. — Все хорошо, Мирон Васильевич, но в моем наряде маленький недостаток: хромовые сапоги не идут к этим роскошным заплатам.
— Девчонок бы сюда… Поглядеть, какие мы красивые, — рассмеялся Гринька.
Мирон Васильевич торжественно вручил им лопаты и на краю ямы произнес что-то похожее на речь. Говорил он серьезно, как будто засыпать яму было делом огромной важности:
— Вот эту яму надо засыпать.
— Уже догадались.
— Молодцы, что такие догадливые. Засыпать — дело не хитрое. Но вот что я вам скажу, голуби: есть у меня, ребята, одна такая мыслишка: забрать вас всех на свою печку.
— Ур-р-ра! — оглушительно заорал Трубников. — Качать Панкова!
И в самом деле, все бросились к нему, но Мирон Васильевич замахнулся лопатой и пригрозил:
— Не подходи! Огрею по спине!
— А это здорово было бы — все на одной печке! — мечтательно проговорил Санька. — Молодежная бригада Панкова… Нет, это здорово! Честное комсомольское!.. Но старый погреб и молодежная бригада — тут что-то не вяжется.
Мирон Васильевич подождал, пока ребята успокоятся.
— Подожди, не торопись. Все будет ясно…
И заключительная часть его речи свелась вот к чему:
— До бригады еще далеко… А пока… Пока вот что. Надо засыпать яму, чтобы Степановна не пилила мне шею. И забудьте, что это погреб. Это мартеновская печь и ее надо заправить. А земля — это не просто глина, это заправочный материал. Понятно? Времени у нас с вами в обрез — двадцать минут. Заслонка открыта. Надо печку заправить быстро, чтобы она не успела остыть. Ясно? Подбегать по-одному. Не мешкать и ворон не считать! Брагин, ты первый подручный, Андрей — второй, Сережка — третий, Вохминцев — четвертый. Ясно? Начали!
Панков первым вонзил лопату в глиняный холм, ловко подхватил комок глины и стремительно помчался к яме. Короткий взмах на ходу — и глина летит в угол ямы. Едва успел он отскочить в сторону, к погребу подлетел Санька. Такой же короткий и точный взмах лопаты. За Санькой — Андрей, а там уже наготове Сережка с Гринькой. И закрутились, завертелись все в быстром ритме. Молчаливые и сосредоточенные, они уже забыли, что это игра. Только изредка выкрикивал Мирон Васильевич:
— Быстро! Быстро! Не зевай, ребята!
Со стороны, наверное, было забавно глядеть, как пятеро взрослых людей крутились возле старого погреба, как будто кто-то заставил их бегать по раскаленной плите.
Взмах, еще взмах! Сверкали лопаты, на глазах таял глиняный холм, все уменьшалась и уменьшалась яма. У всех ребят и у самого Панкова потемнели на спинах рубахи. Раскраснелись покрытые влагой лица. Но ритм работы все убыстрялся и убыстрялся.
Вышла на крыльцо Степановна, поглядела с минуту на эту бешеную карусель, удивленно покачала головой и ушла в избу.
Когда головокружительная беготня достигла предела, когда сравнялись края ямы, Мирон Васильевич резко остановился и поднял руку: