Сережка все еще не мог прийти в себя и не знал, что говорить. Сказал первое, что пришло в голову:
— Ты видела Кичигину?
Она состроила уморительную рожицу:
— Конечно, не видела!
И тут они громко расхохотались, уверенные, что удалось провести хитрого старика.
— Мы пойдем в кино. Да, Сергей? — спросила Надя так, что это походило на приказ.
Считавший себя самостоятельным, Сережка не мог терпеть никаких приказов. Он сразу, что называется, вставал на дыбы. На Надин вопрос он не ответил, а спросил сам да так, что это тоже прозвучало приказом:
— Может быть, на Ермоловский пойдем?
— Это зачем? — Лицо Нади стало замкнутым, и губы ее плотно сжались.
— Я обещал.
— Но я не обещала.
— Брагин уже там.
— Ну и что же?
— Так я же ему слово дал!
— Ловко! — Надя тряхнула головой. — И даже со мной не посоветовался.
Сережка поморщился:
— Из-за каждого пустяка советоваться!
Но лучше бы он не говорил этого.
— Какой стал самостоятельный! — глаза Нади сверкнули недобрым блеском. — Ну и иди один! А я как-нибудь без тебя обойдусь.
Это было сказано очень решительно. Так решительно, что Сережка уже готов был смирить свою гордую волю и сдаться.
— Ну, понимаешь, Надя! — Он даже руки к сердцу приложил. — Там будет много ребят, девчат… И потом — слово дал.
— Ну и иди, если дал.
— Вот человек! Давай посоветуемся, если хочешь…
Пришла пора и Наде сдавать свои позиции:
— Посоветуемся… Вот давно бы так… А то за себя и за меня слово дает…
Ссора потухла, и обе стороны пришли к полному согласию: в кино пойдут завтра, а сегодня — на Ермоловский поселок. Сережка пойдет пораньше, а Надя — чуть попозже. А то люди невесть что могут подумать.
…Они были очень похожи друг на друга — Валя Бояршинова и Наденька Красилова. Обе невысокие, плотные, ладные, со стрижеными волосами, которые у обеих вились на висках маленькими колечками.
И все-таки это были совершенно разные девушки. Одна и в веселье и в гневе была бесшабашной. Под горячую руку могла натворить черт знает что. Такой была Надя Красилова. Горяч характерец и у Вали. Но, более рассудительная, она умела держать себя в руках.
Надя была страшно ревнивой и самолюбивой. Ей чудилось, что все девчонки города нацелили свои лукавые глаза на Сережку и думают только об одном: как бы отбить его.
Валя Бояршинова даже такое простое дело, как посещение палисадника возле панковского дома, рассматривала чуть ли не как очередное мероприятие. Она согласилась идти на Ермоловский поселок без особых разговоров. Когда Санька сказал, что ему хотелось бы попроведать Панковых и что там, наверно, соберется много молодежи, Валя заметила:
— Очень хорошо! Я туда давно собиралась. Говорят, ермоловские здорово поют и пляшут. Может быть, кого-нибудь и в самодеятельность затащим… Только знаешь что, Саня…
— Что?
Она вдруг смутилась:
— Там мы с тобой будем, как чужие, ладно?
Санька покраснел, но сказал спокойно:
— Не получится. Сережка все знает.
— Твой Трубников будет помалкивать. Ведь и мы с тобой тоже кое-что знаем о нем.
…Когда из панковского дома солидной походкой вразвалку вышли ребята, девчата поднялись со скамеек и сгрудились в тесную стайку, пересмеивались.
Андрей поставил гармонь на колени и, глядя в небо, спросил обычное:
— Что прикажете?
И, как обычно, ответила Фрося Черепанова:
— Играй, что хочешь.
Андрей как будто нехотя пробежался пальцами по ладам, словно нащупывая нужную мелодию. И конечно же пальцы его наскочили на самое любимое ермоловских парней и девчат — на «Коробейников».
Как-то случилось так, что Надя очутилась рядом с Валей и Фросей. Сережка многозначительно подмигнул Саньке Брагину: «Смотри, мол, как наши-то сгруппировались».
— Может, споешь? — спросила Надя.
— Тебе и карты в руки, — ответила Валя.
Но пока они переговаривались, зазвенел высокий голос Сережки: