Но так и не уследила, когда муж подошел к дому. Он быстро вынырнул из переулка и вот уж — на мостике.
Легко ему сегодня шагалось.
Кирилл Афанасьевич широко распахнул ворота и крикнул:
— Дружок! Все дрыхнешь, старый дьявол…
Дружок бросился к нему и, встав на дыбы, взвизгивая от радости, положил лапы на грудь хозяину. Шерабурко теребил своего друга за уши и смеялся:
— А-а, пес, обрадовался… Обрадовался, дурашка. Сейчас тебе обед хороший приготовлю… А ну-ка, порезвись. — Он щелкнул стальным смычком, швырнул цепь в сторону. — Ну!.. — Дружок бросился к воротам, потом обратно. С жадностью хватая пастью воздух, он подбегал к хозяину, тот делал вид, что хочет поймать собаку, но сам только приседал, хлопал в ладоши да вскрикивал, а Дружок от радости все громче взвизгивал и метался по двору, как шальной.
Татьяна Петровна не вытерпела, накинув на голову пуховый платок, вышла на крыльцо:
— Да хватит тебе, Кирюша. Есть не хочешь, что ли?
— Есть? Хочу! Сегодня побольше готовь. Сальца шматок достань да огурчик. — Он взял жену за плечи, привлек к себе, в упор глядя в глаза подруге, как тогда, в молодости, еще там, над Днепром…
— Та шшо ты, старый, сегодня, — заулыбалась Татьяна Петровна и ласково оттолкнула мужа.
— Так у меня же сегодня праздник, Татьянушка, — ответил Шерабурко.
— Свет, свет, и в среду у него праздник! Это потому, что выпить захотелось?
— Чуток захотелось. Но не в том дело. Идем в хату.
Не торопясь разделся, повесил одежду, посмотрел на жену.
— Я сегодня предложение сделал.
— Какое такое предложение? — Она перестала резать хлеб, уставилась на мужа.
А он, краснея от натуги, уж стягивал застывшие кирзовые сапоги и продолжал:
— Знаешь какое? Рационализаторское. График выпуска чугуна трошки изменим.
— График? Я ж этого не понимаю, Кирюша.
— Ну, значит, чугун из утробы домны будем выпускать не шесть, а семь раз в сутки. Не понимаешь? Не первый год с доменщиком живешь, пора бы уже знать нашу технологию. Главное пойми — чугуна больше давать будем.
— И это ты сам додумал?
— А то уж Шерабурко ни на что неспособен?
— Ну что ж, тебе теперь награду дадут или только в газете — пропечатают?
Он посмотрел на жену, помолчал, старательно вытирая полотенцем шею, потом тихо сказал:
— Не о том, мать, хлопочешь. Рано еще. Наше дело… Вот испытаем с ребятами, убедимся, тогда уж…
Пил он сегодня не морщась, нахваливая свежую настойку. И супруге налил, приневолил, она пригубила самую малость, остальное вылила в графинчик — не выплескивать же добро. Он уничтожил сало, огурцы, потом за борщ взялся. А уж борщ его Татьяна Петровна варила такой, что за уши не оттянешь!
…Убирая со стола, она спросила мужа:
— Спать ляжешь или нет? Может, в сберкассу сходишь? В новом году еще не бывали. Проверил бы там, как процент начислили.
— А ну тебя! Я и так с этими домашними делами… Сама сходи. У меня другие думки.
— Боже ж мой! Влюбился в кого-нибудь?
— Угадала. В Домну Ивановну. К пересменке в цех схожу.
— Без тебя не обойдутся?
— Степан-то дотошный, меня подкует, а вот третий мастер у нас молодой, новичок. За ним и присмотреть чуток не грех, помочь ему. Раз новое дело начали, надо всем сообща… Скорее то дело сделаем. Сама же о премии говорила, — улыбнулся жене Шерабурко.
— Ну тогда иди уж.
— Ага, сдалась. Вот еще в парикмахерскую зайти треба. — Он повернулся перед зеркалом, пытаясь разглядеть свой затылок. — Надо постричься. Нечего прежде времени стареть, — громко повторил он слова начальника цеха.
Кирилл Афанасьевич давно уже скрылся в переулке, а супруга его все еще смотрела на дорогу и думала: «И тот мужик и не тот. В сберкассу вдруг не пошел, это он-то, мой Кирюша!.. О своих серебряных кудрях начал заботиться, и шутки шуткует, а глаза молодые стали, задорные, мечутся в них искорки неугомонные, как бесенята… Посмотришь в эти глаза и чудится: вот-вот парубок гопака кинет… И как это все, почему, Кирюша?..»
Нет, Татьяна Петровна, не понять вам своего Кирюши! Он и сам себя сейчас плохо понимает. А весь секрет в том, что Кирилл Шерабурко здесь, в Уральской степи, начинает новую, можно сказать, третью жизнь.
Сам он это, хоть и смутно, но понимал, чувствовал, а она, Татьяна Петровна, понять этого не могла. Стояла у окна и все думала: «Почему же он всю жизнь ничего не изобретал, а вот теперь выдумал? И почему он в последнее время был все грустным и стонущим, а теперь стал веселым, помолодевшим?.. Кириллушка, доменщик ты мой, седовласый парубок…»