— Ну?..
— Что «ну»?.. — раздраженно ответил Лепешков. — В Никольском казаки появились. Вот тебе и ну…
Кузнец сердито шмыгнул носом, а затем кивком головы показал на эшелоны чехов.
— Эти что, завтраками кормят, лицемерят…
Саша отошел к себе и принялся опиливать подпилком зажатый в тиски кусок стали. «Казаки! В такое тревожное время? — спрашивал себя паренек. — Уж не есаул ли Титов привалил опять?» Саша решил потолковать с Лепешковым серьезно, но того не оказалось на месте. Не было и подручного Фильки.
Чехословацкое командование лицемерно заявляло о признании Советской власти. Под его крылышком съехавшиеся казаки в сговоре с городской буржуазией в ночь на 1 июня 1918 года в Челябинске свершили переворот. Комиссар Васенко не вернулся из штабного вагона. Он погиб безвестно.
Ночью прошли массовые аресты. Тюремные застенки были переполнены. Буржуазия ликовала. Секретаря Совдепа Гозиосского повстречал купец Ружанский в то время, когда он пересекал улицу. Ружанский торжествующе зарокотал:
— А-а… совдепщик! Прогуливаетесь?.. Хе-хе!..
Купец махнул рукой верховым казакам и, указав пухленьким пальцем на Гозиосского, процедил:
— Большевик!
Гозиосского схватили и отвели в мрачные застенки контрразведки, где уже сидели его товарищи члены Совета — Дмитрий Колющенко, Петр Тряскин, начальник штаба охраны города Михаил Болейко, его помощник Владимир Могильников и многие другие.
Член партийного комитета Софья Кривая или, как ее называли, «Товарищ Соня», переодетая в платье крестьянской девушки, скрывалась у знакомых. Она часто меняла квартиры, заметая следы. Соню искали, но безуспешно.
Осмысливая события, Соня думала про себя: «Они посмели обнажить меч на революционных рабочих. Они решили утопить пролетарскую революцию в крови. Подлецы! Надолго ли?.. Да, надолго, если будем сидеть сложа руки. Этого не должно быть. Либо погибнуть, либо защитить власть Советов!»
Буржуазия окончательно распоясалась. Казарменная площадь стала лобным местом. Здесь на пути следования в тюрьму, у мостика через ручей Игуменка, пьяные конвоиры со звериной ненавистью изрубили на куски рабочего Колющенко и его товарищей. Горожане были потрясены этим событием. Даже поп железнодорожной церкви после отпевания Колющенко, в книге об умерших записал: «Зарублен злодеями».
И хотя буржуазия грозила новой расправой тем, кто посмеет выступить против нее, Соня нашла в себе мужество дать клятву:
— Мы отомстим за вас, дорогие товарищи!
И Соня усилила работу. Она узнавала о лицах, избежавших ареста, устанавливала с ними связь, создавала кадры подпольщиков. Вскоре Филька, подручный кузнеца Лепешкова, с большой осторожностью пробравшийся в квартиру к Соне, сообщил:
— Дядя Леонтий велел передать, что поручение выполнил.
Соня благодарно улыбнулась, она поняла: кузнец организовал в рабочей слободке тайный склад оружия.
— Передай дяде Леонтию спасибо, — сказала Соня. — За заказом как-нибудь сама приду.
Соня узнала, что рабочий типографии Миша Преджелковский добыл типографский шрифт. Это совсем обрадовало ее. «Теперь можно и с народом разговаривать», — подумала она о печатании листовок.
Соня была не одна. У нее было много друзей: на мельницах и копях, на городской электростанции и плужном заводе, но больше всего в железнодорожном депо. В лицо Соня знала немногих — их называли десятниками, потому что каждый руководил своим десятком подпольщиков. Так лучше, безопаснее. В случае провала, малодушные не смогут даже под пытками выдать всей организации, ибо знают только людей своего десятка.
Во главе подпольной организации оказалась мужественная девушка с твердым характером — товарищ Соня.
Челябинск настороженно притих.
Буржуазия стремилась срочно отобрать у народа то, что было завоевано кровью, ценой многих жизней.
Шарообразный миллионер Архипов уже на другой день после переворота вместе с белогвардейскими молодчиками обходил свои былые владения. Не дожидаясь решения новой власти, он самолично отобрал переданную народу паровую мельницу. Перекатываясь на коротеньких ножках, миллионер грозно покрикивал на рабочих и администрацию больницы, разместившихся в доме, принадлежавшем ему.
— Я вам покажу нацилизацию! Вы еще запомните у меня, кто есть такой Архипов! Выселить большевистскую заразу! — указал он на больницу.
Больницу закрыли, помещение отобрали, инвентарь выбросили на улицу, врачи переселились на частные квартиры, где и вынуждены были принимать больных.
А белогвардейский штаб осаждали богачи. Торгаш Борщевский пожаловался на библиотеку, разместившуюся в помещении магазина.
— Выселить в 24 часа! — взревели в штабе.
Книги перевезли в соседнюю школу, свалили грудой. А на другой день на помещении, где была раньше библиотека, появилась вывеска: «Торговля мылом Борщевского».
Так же, как с библиотекой, поступили с кооперативной столовой: Бардские вернули себе бани… На предприятиях сотнями увольняли рабочих, заподозренных в сочувствии большевикам. Днем и ночью по рабочим слободкам бродили белогвардейские шайки во главе с офицерами. Они врывались в мирные семьи, перерывали все в сундуках, били мебель, рылись на сеновалах, искали крамолу. В тюремные застенки бросали все новых и новых людей. Нарастал ропот не только в рабочих слободках, но и среди тихих мещан.
Из деревень под конвоем непрерывно шли партии арестованных. За ними на заморенных лошаденках и пешком тянулись ходоки. Они шли с общественными приговорами в защиту сельчан. Ходоки обивали пороги учреждений, валялись в ногах победителей, умоляли и заверяли: арестованы честные люди, от них не было вреда обществу, — но их никто не слушал.
— Да что ж это такое? — чесали затылки ходоки. — Людей безвинных в тюрьму… Да где же справедливость?
По ночам на телеграфных столбах и заборах неведомо кем расклеивались листовки. Они призывали к сплочению всех трудящихся и восстановлению единственно справедливой народной власти — власти Советов.
Листовки подбадривали тех, кто растерялся, вселяли в них силы и веру в победу, своим появлением доказывали, что борьба с извечным врагом не окончена.
— Ой, и зубастый же кто-то!.. Смельчак! А слова-то, слова какие, вот где правда-то!.. — говорили те, кто натыкался на листовки.
Потайными путями устанавливали ходоки связь с подпольщиками и сами вставали на путь смелой борьбы с врагом. У Сони появились связи с деревней. На селе возникали десятки своих подпольщиков.
«Комитет народной власти» — так назывался новый орган буржуазии. С первых же дней переворота комитетчики приступили к формированию белой армии. На призыв к добровольной записи в армию отозвались только сынки купцов, кулаков, богатеньких казаков и поповские детки. Барчата обрядились в военную форму чужестранцев, нацепили на плечи золотые погоны, позвякивая шпорами, форсили среди гимназисток и епархиалок. Подражая папашам, они трясли кошельками в пивных, устраивали там дебоши.
Красная Армия, потерпев в начале поражение из-за неожиданного выступления хорошо вооруженного чехословацкого корпуса, вскоре оправилась и начала теснить противника. Не чувствуя поддержки в массах, белогвардейские власти перешли к системе мобилизации. Не желая служить в белой армии, крестьяне укрывались в лесах, строили шалаши в заросших камышом болотах и там спасались. Тех, кто не успевал укрыться, везли на мобилизационный пункт под конвоем.
Соня учла момент. Она решила, что надо взять под свое влияние этих людей.
— Рита! — обратилась Соня к сестре. — Надо обеспечить агитацией новобранцев. Люди должны знать, куда и зачем их гонят…
Соня долго поучала сестру, как надо работать среди новобранцев, какие затрагивать вопросы, наиболее близкие и понятные крестьянам. Рита в тот же день совещалась с товарищами по нелегальной работе, попавшими под мобилизацию. И вот началась смелая и ответственная работа на призывном пункте.
Агитаторы раскрыли новобранцам смысл белогвардейской авантюры. Грамотеи тотчас же засыпали редакцию белогвардейской газеты анонимными письмами. В них они писали:
«Вы гоните нас с оружием в руках на защиту буржуев. А того не подумали, что мы плохие защитники — в тюрьмах сидят наши отцы. Освободите отцов, а тогда мы еще подумаем…»