И вдруг словно по ушам ударило: фью-фью-фью… Я вздрогнул: он? Или мне почудилось? Отложил книжку, встал. Стою, готовый сорваться и бежать. Прошла минута — и теперь уже ясно, отчетливо, торжествующе выкатились из зеленых кустов над рекой круглые, звонкие, золотые колечки: пью-пью-пью… Сомнений не было: прилетел!
Я схватил магнитофон — и бегом на речку. Приготовился, замер. Не дышу. Держу палец на кнопке микрофона: не прозевать бы! Я так хочу записать первую — самую первую — песню соловья. А он молчит. Ни звука. Гляжу на светящиеся стрелки часов: минута, другая, пятая… Четверть часа стою, как охотник со взведенным курком. Но так и не запел соловей-соловейко.
Я не стал зажигать света, читать расхотелось, остался спать на веранде. Беспокойный был сон. Я приподнимал голову, вскакивал: все чудилось, что соловей поет. Наконец понял, что жду напрасно: сегодня он не запоет. Он с дороги, устал, у него хватило сил только на то, чтобы оповестить пернатое население, что место занято, и теперь отдыхает.
А перед рассветом, когда ни малейший звук не нарушал тишины, когда над рекой поднялась луна и сделала дали прозрачно-зыбкими, когда на траву легла прохладная роса, вот тогда-то, освежив хрустальное горлышко каплей майской росы, соловей запел.
Я словно не спал. Вскочил, но… Можно было не торопиться: песня звучала во всю силу. Теперь он будет петь до рассвета. Оделся, взглянул на часы — было ровно три, — вышел на улицу. Тишина, только неумолчно шумел речной перекат. На небе едва-едва угадывался рассвет, все вокруг спало. А он пел. О, как самозабвенно пел он свою первую песню любви!
Выколосилась и зацвела пшеница. Стоит зеленой стеной, понизу уже белеть начала, в середине, где густ и сочен лист, темная, а сверху, по колосу, — с легкой желтинкой. Колос длинный и обещает быть крупнозерным.
Особенно хорошо пшеничное поле росным утром. Каждое растение, словно в тончайшем серебряном окладе, так и искрится. Меж колосьев паучки свои кружевные гамаки на ночь развесили. Роса на паутинках мельчайшими капельками осела, глянешь против солнца — дивным узорочьем вышито поле.
Днем, когда солнце поднимется и высушит росу, прилетает на поле ветер и качает колосья. Ветер не забавляется, он работает. Зеленые бутончики на колосе приоткроются и выбросят по три желтенькие тычинки. Качнет ветер колос, с тычинок пыльца слетает. Ветер опыляет пшеничное поле. Днем от пшеницы исходит теплый дух, в нем уже угадывается запах хлеба.
Вечером низкое солнце освещает хлебную стену мягким светом, и пшеница купается в ласковых лучах.
Солнце, роса, ветер помогают человеку вырастить обильный хлеб. Они же делают поле неповторимо красивым. Не будь этой красоты, скучен был бы труд земледельца.
Когда перелески оденутся в полный лист, начинает петь иволга. На восходе солнца она прилетает на старую березу у моего дома, и я просыпаюсь от приятного флейтового свиста. Лежу и слушаю. Красиво поет иволга, а увидеть ее долго не удавалось.
Я стал ходить в перелески. Встану под дерево и начинаю подражать иволгиной песне. И вот однажды птицы слетелись на мой зов. Они уселись на березе, в эту минуту взошло солнце и заиграло на ярко-желтом оперении птиц — будто золотые самородки закинул кто-то на вершину.
Птицы разглядели меня и снялись. Не более полминуты любовался я чудесным зрелищем, а убил на это два лета. Как у настоящего золотоискателя!
Было пять утра. Слегка моросило. Солнце еще не взошло, рассвет занимался мягко и спокойно. Я стоял на горе за деревней и наблюдал, как зарождается туман. Он зачинался над Волгой и по низинам плыл к лесу. Затопил пойму, поземкой потек через гору, заливая овсяное поле внизу, и уперся в лесную опушку. Лес будто приподняли и отодвинули назад, от него осталась плавающая в молочном мареве тонкая зубчатая лента, затем пропала и она.
Я спустился с горы, перешел поле и, войдя в лесную сень, подивился, что тут, под пологом берез, тумана нет и все хорошо видно. Почему лес не пускает в себя туман?
Пока собирал грибы, поднялось солнце, родился ветерок, он качнул вершину одной березы, другой, пробежал легкой волной по всему перелеску, и я услышал дождь. Это был странный дождь, он шел не из тучи, а с берез. Каждое дерево сеяло свой маленький дождик, а вместе получался такой, под которым и промокнуть можно было.
Так вот в чем дело! Березы, смыкаясь кронами, образуют полог. Туман лег на эту живую зеленую крышу, скопился в две-три капли на каждом листочке, а ветер подул, березы отряхнулись — и получился дождь без тучи.