Первой в палисаднике распустилась черная смородина. Отломив две веточки, я поставил их в вазу, и они вот уже вторую неделю зеленеют и растут. Потом — тополевую ветку, черемуховую, которая приготовилась зацвести, а сегодня, шестого мая, я нашел три золотых огонька. Шел с коромыслом к реке и на спуске, на солнечном пригреве, заметил желтые цветки купальницы. Я сорвал живые огоньки, поставил в вазу, и моя лампада засветилась. Мне теплее от огоньков, гляжу на них и размышляю: лампады зажигают перед ликами святых, я зажег перед портретом друга, я молюсь не сказке утешающей, а строгой, требовательной, доброй дружбе, святее которой ничего нет на свете.
Гори, моя «лампада». Я молюсь… Человеку!
В июле знойным днем на опушке реденького лесочка седая липа пела песню. Липа была вся в цвету и на солнце казалась седой. А пела она неисчислимым множеством пчелиных крыльев.
Я стоял и слушал упоительно радостную песню труда. Какая разница, человек трудится или пчела? Обильная жатва — для всех радость, и собирать ее — упоение. Пригнув нижние ветки, я стал обрывать цвет. Дома в тени высушил, собрал в мешочек и положил до осени. В слякотную знобкую погоду, настынув на улице, хорошо заварить липового цвету и выпить горячего с медовым ароматом чая — простуду как рукой снимет.
Чаевничая вот так осенним вечером, я вспомнил, что рядом с деревом в траве угадывались камни фундамента, значит, стояла там когда-то изба, и липа была посажена под окном. Кому спасибо сказать?
…Мало ли чем пользуемся мы в жизни, не зная, кого благодарить. Но разве из этого следует, что не надо помянуть доброе дело добрым словом?
Так случилось, что я с полгода не был в лесу. И вот приехал…
Миновал сизое ржаное поле, вышел на поляну. Земляника созрела, старательно выискиваю в траве красные ягодины. Под березой-заметил два боровика-колосовика, стал грибы искать. Попадались редко, вспомнил, что давно хотел нарвать молодого черничного листа, говорят, настой его усиливает зрение. Нарвал листьев. И вдруг ловлю себя на мысли, что пришел я в лес за добычей и совершенно не замечаю, каков он после долгой разлуки. Опомнился и думаю: лес был колыбелью человечества, он давал кров, одежду, обувь, тепло, пищу, без чего не было бы нас, сегодняшних, я мы, научившись каждый в отдельности (но не общество) обходиться без леса, все равно, попадая в него, начинаем искать добычу — хоть что-нибудь да унести с собой. А времена пришли такие, что идти в лес надо для отдохновения и наслаждения. Но ведь это — тоже добыча! Выходит, что же, мы так и не вышли из леса? Не вышли. Только отлучились. Лес был и остается нашим домом, большим, родным, щедрым, добрым домом. А дом надо беречь.
Я остановился на лесном перекрестке пораженный: в конце просеки за сизым овсяным полем текла… солнечная река. Над низиной стоял туман, солнце только что взошло, скользящие лучи его золотыми нитями пронизали серую вату тумана, и выткало солнце чудную золотисто-голубую реку.
Я стоял, наслаждаясь мирной картиной. Вдруг тишину нарушил вороний крик. Черные вороны низко летели над сизым полем, кричали тревожно и в то же время с какой-то злой радостью, словно поймали вора. Через минуту я увидел, как по опушке катится яркий рыжий огонь — бежала лиса и что-то несла в зубах, не то птенца, не то зайчонка. Лисе явно не нравилась досадная погоня, ей хотелось спокойно насытиться, а вороны не отставали, кричали, пугая лесное население, и птицы смолкли, лес притаился. Крик все удалялся, на какое-то время стих, потом послышалось что-то похожее на брань. Меня взяло любопытство, я двинулся в том направлении и вскоре на поляне увидел дерущихся ворон. Лиса или бросила добычу или оставила объедки, и крикливые защитники тишины и порядка передрались.
Все «принципиальные» крикуны шумливы и энергичны, пока ловят и преследуют другого, а достанется кусок самим — непременно передерутся.
Гостившие у меня художники оставили краски. Я взял картонку и написал этюд. Своя работа всегда нравится. По крайней мере на первых порах. Говорю приятелю: оцени. Мой приятель отродясь не держал в руке кисти, но свету повидал, судить умеет.
— Передний план — гм… Зеленое поле — того… А лес — вообще…
Раскритиковал этюд, хоть выбрасывай. А я вставляю в рамку. Повисит день-два — закину на чердак. Но пока любуюсь, потому что сотворил сам.
Летом я надумал срубить баню. Если не считать рубленных на войне землянок, ничего такого я в своей жизни не строил. Какая вышла баня, не знаю, но самому по душе.