Пот, заливающий глаза добровольцев, промывает их. Чего же главного не было в той жизни? Именно такого труда, труда, объединяющего, а не разъединяющего людей, труда не для себя («…чтоб я сдох, если возьмусь за работу!»), а «во имя».
Новая нравственность, новый труд, новые отношения между людьми. То тут, то там на страницах романа в неожиданных перекличках возникает еще одна тема: великое и малое. Гуарапо, липкий сок сахарного тростника, течет по подбородку Папаши. Так, наверное, он тек по скулам великого полководца Александра Македонского. Юношеская любовь Дарио вполне сопоставима с силой чувств того, другого Дарио, «беспутного гения» Рубена, выдающегося никарагуанского лирика, обновившего испаноязычную поэзию. Рубщики тростника соизмеряют свой труд с трудом космонавтов. Великое и малое. Конечно же, содержание и значение труда разное. Но вполне соизмеримы меры энергии, страсти, душевных сил, которые отдают те, кто открывает космос Вселенной, и те, кто открывает «космос» новой жизни.
Премия за роман была присуждена К. Вудворду в 1970 году, в год самой большой в истории Кубы сафры — 8,5 млн. тонн! Многие из ее участников, очевидно, могли узнать себя в его героях, сопоставить свой опыт с опытом писателя. Коссио Вудворд поднял тему капитальной важности для кубинцев — люди и сахар, — вдвойне важную, ибо речь идет о новых людях и новом сахаре. Да, новом сахаре, потому что, преобразуя социальные отношения, человек изменяет и смысл вещей и явлений, сопровождающих его жизнь. В битве с тростником иными становятся герои романа, иным становится вкус горького в прошлом сахара.
Вал. Земсков
Посвящается Мигелито
Иностранец смотрел на Дарио недоверчиво.
— И все-таки, почему вы оказались здесь, на рубке тростника? — спросил он.
— Я вам уже говорил! — с досадой воскликнул Дарио. — Неужели непонятно?
— Не совсем. Вы скажите по-честному.
— Я и сказал: я здесь по своей воле.
Иностранец пожал плечами, засмеялся. Дарио понял: этого типа не убедить.
— Ну, хорошо. Давайте рассмотрим вопрос с другой точки зрения, по-деловому. Вы рубите тростник, хотя никто вас не заставляет. Так?
— Точно.
— Ну а что вы надеетесь получить за это?
— Получить? За что?
— За свою работу… добровольную, конечно.
— Ничего. Еще не хватало!
Иностранец удивленно поднял брови. Молчание затянулось, слышно было лишь, как нервно постукивал по компасу его карандаш.
— Вы не поняли? Я не получаю ничего, — еще раз повторил Дарио.
— Вы хотите сказать, что вам не платят?
— За рубку тростника — нет.
— И ничего не получаете за ваш труд?
— Нет.
— Но как-нибудь все же поощряют?
— Тем, кто хорошо работает, дают иногда отпуск на несколько дней.
— Ну вот! — Он снова недоверчиво улыбнулся. — А вы, конечно, работаете лучше всех!
— Нет.
— Ну значит, у вас есть какой-нибудь приятель, знакомый, который вам помогает так или иначе? Вас как-то вознаграждают?
— Нет.
Приезжий достал из чемоданчика толстый разговорник. Торопливо листая страницы, он то и дело слюнил пальцы розовым, юрким, как у ящерицы, языком.
— Вы меня поняли? Я говорю: вознаграждение. Премия.
— Да, да, премия. Плата. Вознаграждение.
— Именно. И никто из вас ничего не получает за рубку тростника?
— Никто.
— Вот и разберись тут! Вы в самом деле непонятные люди. Как называется это место? Где мы сейчас находимся?
— Камагуэй, Куба.
Иностранец задумался. Все это так странно, непривычно…
— Что такое Куба, вы знаете, да? — спросил Дарио.
— Куба? Конечно, конечно. Остров… как это говорится? Малоразвитая страна. Рубят этот самый тростник, вручную. Как вы, Дарио. Атомной бомбы нет, в космос не летают… Ну-ну, извините. Я, кажется, кое-что понял.