Но хоть и не похожие, да свои!
Весь день фламинго папа и мама топчутся в воде: длинными ногами муть со дна поднимают, кривыми носами муть процеживают, вылавливая разную мелкоту. Детей кормят досыта. Чтоб скорей дети росли и на них становились похожи: чтоб ноги и шеи длиннели-длиннели, а нос все кривел да кривел.
25 июня. У саджи-копытки с гнездом забот мало. Яички она прямо на землю несет: падать им некуда, пыль под ними всегда мягкая, на солнышке никогда не застынут. А чтобы их ветер не укатил, укладывает саджа вокруг яичек камешки. Ветер яичко толкнет, а оно стоп! — камешек не пускает.
Вчера вылупились из яичек саджата. Этим камешки не помеха. Сразу расползлись из гнезда в разные стороны. Попрятались в тень полынок. Родители кормят их болтушкой из семян, замешанных в зобу на солоноватой водичке.
1 июля. У песчаного удавчика родилось десять детенышей. Сразу расползлись в разные стороны.
2 июля. Змейка-стрелка снесла пяток яиц.
3 июля. Не видно больше свежих земляных кучек слепушонки. Зарылась от жары глубоко в землю.
6 июля. Щенки гиены перестали молоко сосать: подавай им теперь мясо!
12 июля. Котята каракала научились сами ловить дичь: песчанок, рябков, зайцев.
15 июля. Встречены молодые ушастые круглоголовки: вылупились!
17 июля. У солончакового жаворонка птенцы в гнезде.
25 июля. Кобра снесла в кустах дюжину яиц. Яички похожи на голубиные.
Посреди серой равнины розовое пятнышко с белой каемочкой. Это розовое озерко в соляных берегах. Ни птиц на берегу, ни рыб под водой. Лишь рои пузырьков вскипают со дна — будто вода вот-вот закипит. Но вода в розовом озерке прохладная и приятная. Только если выкупаешься в ней, а потом выйдешь — тело сразу покроется чешуей. Горящие кристаллики осядут на кожу, как иней. Рукой проведешь — и соленые блестки посыплются вниз…
10 июля. Вечером у колодца вертелся волк. Заглянул сперва вниз — глубоко. Поскреб лапой сучья обкладки — нет, не выдержат. Похватал тогда сухой жаркой пастью сырой воздух и понуро поплелся в пески.
15 июля. Ночью в колодец, цепляясь когтями за стены, залез каракал — пустынная рысь. Вытянув шею, жадно лакал солоноватую воду. С трудом выбрался снова наверх, осыпая в воду песок и сучки. Вытер мягкой лапой мокрые губы и растаял в ночи.
20 июля. Утром притрусил к колодцу измученный жаждой корсак с ввалившимися боками. Уж он и свешивался вниз, и бегал вокруг, жалобно ворчал и поскуливал. Решился, наконец, полез, но сорвался и утонул…
Самое желанное в жару — тень. Песчанки от жары под землю спрятались, в норы. В норку песчанки спряталась и каменка-плясунья. А сыч спрятался в тени саманной развалины. Дикие голуби залетели в колодец: расселись на обкладке из сюзена — песчаной акации над водой. Стрела-змея вползла на куст — растянулась на ветерке. Один верблюд на самом припеке стоит. Некуда ему, такому здоровому, спрятаться. А в ногах у верблюда собака лежит: спряталась в тень под его брюхо…
С утра песок еще прохладный, приятный. А попозже — рукой не дотронуться. А в полдень даже сквозь толстые подошвы печет. Каково-то босым обитателям песков?
Только гляжу, а им хоть бы что — пляшут. Пустынные кобылки как на пружинках подскакивают. Не унывают. Даже, пожалуй, веселей, чем всегда: и выше, и дальше, и резвей. Нашли чему радоваться!
А может, они не от радости? Может, пляшут как рыбы на сковороде — поневоле? Подскочат — остынут, взлетят — освежатся? Вверх — вниз, вверх — вниз! Обожглись — остыли, остыли — обожглись! Все быстрей, все «веселей», все выше. Да, не от радости пляски. Небось запляшешь, раз босиком!
У всех ящерок-круглоголовок, что все как одна задирают хвост вверх, кончик хвоста черный. Так и кажется, что это он от жары почернел, на горячем солнце обуглился.
Унылая равнина вокруг, серая, словно пыль. А на равнине белая как снег дорога! Дорога густо посыпана… солью!
На обочине соль спеклась в корочку: хрустит под ногами как снежный наст, словно ледок. И, как ледок, посверкивает на солнце. Горячий ветер завивает по дороге белые смерчики, гонит блестящую соленую пыль.