Но Куа летела, падала вниз. И тогда, как это было над домом, кукушка метнулась ей навстречу.
Они встретились над скалой, в небе, и тут началось.
Хищная сильная птица и маленькая кукушка, они вихрем замелькали в небе. Куа наседала, вскрикивала, растопыривала когти, она гнала кукушку к скале, к острому утёсу. Но в последний миг над скалой кукушка уворачивалась, а за ней — треск и злобный клёкот. Куа с размаху билась грудью в утёс, перья летели наземь, и капала кровь на камень. Куа ещё злее нападала на маленькую пташку, сбивала её ветром, доставала когтями, захлёстывала клёкотом.
Сиз видел с земли: беда! Изнемогает его защитница! Одно крыло сломано, и какой-то смертельное отчаяние в её последних движениях.
И тут когти настигли бедную птаху. С тихим писком-прощанием кукушка кинулась вниз, прямо на скалу, увлекая с собой и хищника. С тяжким свистом Куа ударилась об камень. И больше уже не дёрнула крылом.
Сиз знал: нужно уходить, бежать скорее с этого места.
А небо светлело, бледнело, луна катилась за гору, веяло из долины свежим утренним ветерком. И Сиз с тревогой подумал с: не успею! Скоро выйдет солнце и тогда… Кто знает, что тогда будет с ним.
Уже не вела его кукушка (и никогда не прилетит она, добрая бессонная его пташка, не будет куковать, будить его вечером). Бежал, ковылял с горы, постанывал (болело разбитое колено), зажмуривал глаза от страха, когда перескакивал над крутыми обрывами, снова падал и обдирал себе ноги, но не останавливался, хотел скорее достичь леса.
Гора наконец кончилась, и он сказал себе: «Ну ещё немного! А там — в кусты, под деревья!»
Он был такой уставший, что голова падала с плеч. Однако поднял глаза, глянул на далёкую равнину. Из-за синей полоски леса вставало солнце. Оно было слепяще-яркое и красное.
Заслонившись ладонью, Сиз побежал лесом, и что-то мелькало у него под ногами, потрескивало, он и не разбирал дороги, бежал наугад. Долго шумело ему над ухом, и он сначала не понимал, или это гудит всё тело от усталости, или что-то звенит в лесу. Прислушался. Кажется, плескала за корягами вода. Неужели речка? О, так вон же чёрные сожжённые сосны, а за ними — Кабанья речка!
У Сиза ещё хватило сил добраться до берега, и тут он упал на мох. Его свалила усталость, неодолимое сонное изнурение.
Вышло солнце, закурился туман между деревьями.
Сиз спал, а всё равно настороженным ухом слышал: кто-то барахтается, стонет в воде, выбирается на берег. Может, дикий кабан? Лось? Еле-еле разлепил веки.
Из воды лез на берег мокрый, весь оборванный дед Лапоня.
— Дедушка? Это вы? Откуда вы, как?!
Лапоня тоже заметил кого-то живого, протянул руки, хрипло взмолился:
— Сынок, помоги, вытащи…
Сиза он, видно, не узнал, да и вообще ничего не видел под слепящим солнцем. Опёрся на Сизово плечо, похромал, неуклюже полез на крутой берег.
Вылезли вдвоём на мох и, вконец обессиленные, упали.
— Дедушка, как вы тут очутились? Каким чудом?
— Ох, сынок, — прохрипел дед, — со мной такое было! Сидел я на берегу, распутывал сети на рыбу. Когда «рах!» — выскочили с кустов какие-то чудища, мешок мне на голову и понесли в пещеры. Гоняли меня там, гоняли, аж пока не упал я, не провалился в расщелину. Бултыхнулся — и по шею нырнул в речку! Да хорошо, что я старый и лёгкий, как сухая конопля, вода и понесла меня, понесла под каменными челюстями и уже туточки, за соснами, выкинула на свет.
В сонной голове Сиза мелькнуло: «Лапоня… Пещеры… Давно стоусы говорили, что Кабанья речка вправду вытекает из-под гор. Может, она и вынесла из пещер деда Лапоню, который упал тогда в подземное русло, в ручей». Воспоминание о страшных пещерах разбудило Сиза. Не хотел, да принудил себя поднять голову. Долго моргал, протирал невидящие на солнце глаза и вот разглядел: на той горе, где билась его кукушка с хищной птицей, вылетали один за другим из пещер косматые страшилы в накидках. Трясли копьями и горланили в долину:
— Рах! Рах!..
Сейчас они кинутся обнюхивать землю, нападут на Сизов след и помчатся лесом — в погоню!
Надо было вставать, убегать, спасаться.
Но голова сама липла к мягкому мху. А изнуренный Лапоня беспробудно спал, свернувшись сивым клубочком. Сиз только подумал: «Где Вертутий, где Чублик, они бы не дали пропасть». Да ещё вспомнилось ему:
«Эх, если б сейчас чашку кофе, чтобы Мармусия своей рукой… Коро-хоро… два глоточка всего… Они бы сразу подняли на ноги, они бы влили такой живительной силы».
И пока он чмокал, сонный, облизывал губы, толпа здоровил уже катилась с горы, оглашая лес дикими криками.