ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Мармусия с веслом на озере. Трое на челнах. Кто быстрее — те или она?
Мармусия приготовила две чашечки кофе и внесла в кабинет:
— Прошу вас, Сиз Двенадцатый. Сегодня пейте кофе с маленьким сюрпризом: я вам всыпала немножко молотых семян настурции. Попробуйте, аромат необычайно тонкий.
Глянула — Сиза в кресле не было. Не дымила, как всегда, его трубка, и голубые кольца дыма не вились над головой.
Мармусия холодно и удивлённо повела бровью. Она любила точность: именно сейчас Сиз XII выпивал две чашечки коро-хоро.
— Сиз, где вы? Кофе остывает.
Выглянула в коридор. Все двери в музейных залах были открыты, немо и отчуждённо горели в глубине одинокие фонарики и веяло из длинных тёмных галерей какой-то настороженной пустотой.
Мармусия нахмурилась. Её охватили недобрые предчувствия. Она быстро прошлась коридорами, заглянула в один зал, в другой.
Нигде ничего не было.
Только валялся на полу раздавленный кусок берёзового пенька-гнилушки. Почему на полу, почему он раздавлен? А это что? Она пригнулась и вот — ни что иное, как кто-то потоптался, кто-то оставил знаки — следы огромных подошв.
Мармусия заволновалась сильнее, хоть и умела (ведь так была воспитана смолоду) сдерживать свои чувства.
Накинула чёрный платок и, высокая, в длинном, строго пошитом платье, вышла из дома. А тут — новая находка. Лежал на земле разбитый фонарик, и кто-то притоптал мельничку. Не хотела, а оно само представилось ей: горелый лес, толпы диких бродяг, что шныряют, прячутся в тёмных чащах и подстерегают стоусов.
Взяла весло и пошла. С твёрдым намерением — позвать Вертутия, он чем-нибудь поможет.
Зацокали её каблучки на лестницах к озеру. Ночь была тёмная, туманная, однако Мармусия издалека заметила какую-то неуклюжую фигуру возле перил. Тонким обострённым обонянием (а душилась она лучшими духами из Юхландии) она почуяла: тот, кто стоит возле перил и понуро смотрит на озеро, пахнет нечёсанной шерстью и ещё чем-то горелым.
«Это он! Пещерный бродяга!» — догадалась Мармусия.
Но она была настолько воспитана, что не могла просто так подойти и сказать: «Прочь отсюда!» Нет, она гордо и холодно проронила: «Что вам нужно тут, непрошеный гость?» — и лишь после этих вежливых слов навернула его веслом.
Понурый соглядатай сразу подпрыгнул выше перил.
«Ай, ай! Рах!» — зашёлся таким дурным криком, что ночь вздрогнула от его голоса, а он мелькнул, перевернулся в воздухе и так дунул под гору, аж пыль столбом за ним.
Мармусия вытерла платочком руки, быстренько окропила себя духами и сказала: «Фу, какой неряха! Видно, сто лет не умывался!» — и гордо пошла к озеру.
Подобрала платье, села в чёлн и с тем же гордым видом поплыла.
Луна рано села за гору, ночи стояли тихие, тусклые, и вода тёмным блеском мерцала в заливчиках.
Поплыли камыши, кивая ей метёлками-султанами, тревожно квакнула жаба, крякнула испуганная утка. И тогда Мармусия услышала, как кто-то будто храпит над берегом, бежит, мнёт осоку, не отстаёт от челна. Вот оно, на берегу, стало в камышах, сверкнуло на воду двумя голодными огнями и тоскливо затянуло:
— Ову-ову-у, рах, рах!
«Гляди! Одного весла тебе мало, непрошеный гость!»
Остановила чёлн.
— Слушайте! — сказала негромко Мармусия. — не могли бы ли вы лучше уйти по-хорошему, чтобы я не душила себе руки ещё раз?
Она подняла весло.
Блеск весла напомнил наглецу что-то очень неприятное: в камышах айкнуло, как от раскалённого жала, и с треском погнало в густые заросли.
Мармусия взялась за весло и поплыла быстрее, но, даже за греблей, она не склоняла своей гордо выпрямленной спины.
Выгребала широкими и сильными движениями, смотрела вперёд, думала про Сиза, как думает мать про маленького ребёнка: «Как же он там? Без кофе, без подушки… и даже шарфик забыл?..»
Впереди засерела запруда, вздымаясь в небо крутым горбом. И кто-то шёл с запруды, гомонил, спускался к воде, слышалось два или три голоса. Один голос был ребячий, быстрый и весёлый, другой — очень солидный, густой, с добродушным рокотанием в горле. Нет, шли всё-таки двое: спускались к Нижнему озеру, несли на себе лодку. Вот они поставили долблёнку на песок, передохнули, и тогда солидный кивнул на озеро:
— Кхе-кхам… А глянь, Чублик, кто это подгребает к нам?
Теперь Мармусия узнала: Вертутий!
Вот как оно бывает: хорошее сердце само чует, когда кто-то из близких в беде. Мармусия плыла сюда, а Вертутий с Чубликом — к Мармусии, и вот они встретились на полдороге.
— Ну что там у вас? — спросил Вертутий. — Мне что-то так неспокойно и плохо было на душе, проснулся, ухо повернул к окну, слышу: э-э, даже мельницы совсем не теми голосами гудят. Кабы бы не гроза, думаю. И эти несуны не дают мне покоя: что они тащили берегом, куда бежали? Сели мы с Чубликом, поплыли к вам. А как вы там, что на вашей стороне, Мармусия?