Их уже затягивало илом.
А наверху бурлило страшное побоище.
Зажатые полки не остановились. Они рвались сквозь огненное окружение, они ещё надеялись спасти своего сокрушителя. Стрелы и копья тучей летели на стоусов. Мармусия кричала своим: «Факелами, факелами отгоняйте их!» — и сама носилась с веслом, на котором горел конопляный пучок. А тем временем профессор Варсава зажёг бочку со смолой, и два лунариста легонько столкнули её с пригорка. Бочка покатилась, запрыгала, полетела прямо в гущу пещерников, за ней неслось зарево искр и огня. «Рах! Рах!» — с гвалтом разбегалось войско; визг, паника, обожжённые воины кинулись во все стороны наутёк.
Вертутий с Мармусией перехватывали их, отгоняли от леса. Бегал тут и Хвороща, он тоже воинственно выкрикивал и тыкал под нос мохнатым свою жердь с тыквенной плетью. Опомнившись, помогал ополчению и Сиз; ему дали факел на длинной жердине, и он, как и все, махал жарким огнём, с которого капала смола, отпугивал пещерников, гнал их в три шеи, туда, в чащи леса.
— А где Чублик? — остановился Сиз.
В суматохе, в шуме побоища он потерял его.
— Где Чублик? Вы не видели Чублика? Где он? — пронеслось лугом, в рядах стоусов и триусов.
Все оглядывались, искали глазами, с большей и большей тревогой переспрашивали один другого. А Чублика не было.
…В ту грозный миг, когда гнался за ним здоровила с тяжёлой дубиной в руках, Чублик добежал до кручи и над самым обрывом, над краем, сразу шмыгнул вбок. Упал в канаву. Слышал, как с всего разгона полетел и шлёпнулся в воду тот страховид с дубиной. А Чублик лежал и никак не мог отдышаться, утихомирить своё сердце, которое ошалело колотилось в груди. Может, именно потому, что он не метнулся сразу в толпу, в гущу сражения, он увидел то, чего никто сначала не заметил.
Пока стоусы бились на лугу, большой отряд пещерников, а с ними болотные наёмники, тайком, по-злодейски кинулись в темноту, к стоусовским жилищам. Вот они, на скаку натягивая луки, пустили стрелы с чёрным огнём — и вспыхнули крайние дома в поселении. Горел над озером трухлявый дом деда Лапони, горели берёзы и лавки перед школой-лунарием, горели челны-долблёнки…
— Что ж вы делаете? А ну прочь от наших домов! Прочь от школы! — закричал вслед им Чублик и сам, в одиночку, побежал перехватить разбойников.
Ему страшно было представить, что эти чудища влетают, врываются в подземную школу, в Лунарный зал, где всё для Чублика было свято и дорого — и озеро, и зелёный старичок-орех, и мостик на остров, и светлячки-фонарики, и голос мудрого Варсавы, голос, который звучал, доносился, как казалось Чублику, из самих сводов подземелья… Чублик сказал: «Не пущу их!»
Да хоть бы взял маленький огонёк, который защищает стоусов от пещерников, а то ничего не взял, бежал с голыми руками, только подхватил на дороге дубовый колышек и с этим колышком, отчаянно растрёпанный, влетел в стаю пещерников и дубасил их колышком по спинам, по головам, по медвежьим пяткам. Пещерники отшатнулись, а потом вылупили глаза: один! Без огня! Сам лезет в лапы!
— Рах! Рах! — грянуло с одного боку. — Рах! Рах! — грянуло с другого.
Дружно, с гиком и сопением, страшилы навалились на Чублика, а он вырывался, молотил их колышком, бил ногами. Но что мог сделать один против дикой стаи, против пещерников, которые почуяли живой запах и все, гурьбой, один поверх другого навалились на него!
Жаль, не было уже кукушки, не было защитницы. Она бы полетела к Сизу, к Вертутию, она своей напуганной тенью сказала бы им: «Вызволяйте Чублика! Беда, несчастье постигли его!»…От грозных полчищ не осталось и следа. С луга выгоняли последних, недопалённых приблуд. Уже гасли факелы, уже толпами сходились стоусы и триусы, утомлённо и весело перекликиваясь. Подошёл Сиз, вытер вспотевший лоб и вдруг…
— Вертутий! А что это за куча топчется? Вон! Немного ниже школы-лунария?
— Ага, ага. Там, по-моему, бьются. Может, там Чублик?
И оттуда, от школы, послышался сдавленный, хриплый, полный тоски юный голос:
— Де-еда-а!!!
— Чублик, я сейчас! Держись! Держись, Чублик!
Вертутий, а за ним Сиз и ещё полсотни стоусов кинулись с огнями к школе. Они бежали над озером, под тяжёлыми тучами, и багряные отблески огней тревожно озаряли их лица. Выныривали, выныривали из темноты факелы, гневом и мщением пылали глаза стоусов, и пещерная стая, которая громила дома, не стала задерживаться над берегом — один за другим удирали разбойники в чащи, в лес, в глухую ночь, обозначая свою дорогу дымом и топотом.