– Да никогда заранее и не знаешь, за что тут окажешься – прилег не там отдохнуть, присел поесть или просто стоишь себе никого не трогаешь – и подняли, и повели! – привычно жаловался на жизнь бомж. Я их всех и по именам уже знаю. Столько раз задерживали, не дают жить спокойно, плати или проваливай не занимай место! Можно подумать я разбогатею сильно у них за спиной! Им статистику подавай и кучу макулатуры в придачу, им на человека плевать! За людей премию не дают, а за статистику, пожалуйста! – запричитал, всплескивая руками в воздухе, как торговка рыбой на рынке при виде санинспектора.
– Что полицию всю здесь знаешь? – удивился скучающий.
– Ага, знаю! Всех кто в этом районе патрулирует! – Лука беспомощно развел руками,
– Наверное, не просто так они к тебе цепляются, – отрезал стальным голосом скучающий.
– А ты если бы вчера не стал их связями своими прокурорскими пугать так и не тронули бы они тебя, понятно, что полиция прокуроров недолюбливает, у них аллергия на прокуроров, – ответил ехидно бомж
– Ничего, им это с рук не сойдет! – застонал скучающий.
– Эх да уж, если б только в этом моя беда то была бы – давно уже в люди вернулся бы! – бомж замолчал с расстроенным и обиженным видом. В камере повисла могильная тишина – было слышно чириканье воробьев, отражавшееся эхом от асфальта за крепким решетчатым окном!
Так они и просидели до обеда насупившийся бомж и избитый весь распухший как футбольный мяч молодой человек по имени Михаил. Только в третьем часу решился скучающий вновь заговорить с соседом:
– Ну, рассказывай, как получилось, что ты здесь оказался? Что привело тебя к такому краху? Смотрю на тебя и вижу – речь твоя слишком уж грамотная для городского сумасшедшего. Нищий и сам уже устал от затянувшегося молчания и был рад поговорить, только не знал с чего начать.
– Это для тебя крах, потому что материальное для твоей натуры ближе, чем духовное, а для меня это свобода. Свобода, дороже которой ничего на свете нет. Да я не всегда таким, как сейчас был, послушай, как все началось – вздохнул Лука:
– Я с самого своего рождения чувствовал, что мое предназначение в чем-то другом – не в простом существовании, а в каком-то ином смысле. Этот смысл заложен во мне и определяет линию моей жизни, меняя каждый день происходящие события в сторону провидения. Вот и вы думаете, что наша встреча случайность, а я вот вижу все в ином свете – во всем этом предопределение свыше.
Скучающий удивленно уставился на бомжа и попытался улыбнуться.
– Мало того что ты уважаемый пьяница, так ты еще и религиозно помешанный пьяница. Теперь понятно! Короче говоря, ты опаснейший субъект. У моего отца друг детства есть – светило психиатрии мирового уровня, у него множество на эту тему научных трудов. Товарищ этот заведует отделением в клинике им. профессора Ганушкина, пророки это его профиль. Конечно еще и алкоголики тоже. Могу помочь, когда выйдем, кстати, не дешевое удовольствие.
– Судить о норме дело неблагодарное! Люди хвалят или бранят то, что принято хвалить или бранить, норма понятие относительное – зависит от того кто о ней судит, поэтому и возникает великое множество ее вариантов, потому что все в глазах смотрящего, вот вы например пробовали когда-нибудь смотреть сквозь вещи, а не цепляться за их внешнее проявление. А я вам настоятельно рекомендую – попробуйте, и тогда жизнь ваша может совсем по-другому сложится. И настроение к жизни будет совсем другим.
Бомж обиженно отвернулся к стене и видимо задремал. Скучающий тоже молчал, казалось что-то обдумывал. Вдруг нищий резко сел на нарах, шея и спина его вытянулись, и он и сам весь как будто стал повыше ростом, в его осанке и в чертах лица промелькнуло даже некоторое благородство, как будто солнце показалось из-за тучи и снова спряталось. По-видимому, он на что-то решился и заговорил с какими-то новыми интонациями:
– Во избежание дальнейших недоразумений позвольте представиться! – голос его звучал степенно и торжественно, так что скучающий застыл на месте с открытым ртом от такой внезапной перемены и неожиданных ноток в голосе бомжа.
–Меня зовут Лука. Меня пречислили к лику святых после эпидемии великой чумы в Милане в 1631 году. Нет, я не тот Лука евангелист, прославившийся тем, что видел живого Христа и написавший одно из Евангелий. Того Луку забрали к себе сразу после отхода в мир иной, теперь он один из членов самого высшего небесного сословия в которое я стремился попасть с тех пор как умер. Хотя я считаю, что заслуги их скорее формального характера и их слишком заносит от положения в небесной иерархии, что, конечно же, качество не похвальное. Ну, в чем его заслуга, оказался в нужное время в нужном месте и все. Они всегда немного сторонятся нас – святых, которых не забрали, а оставили с какой то целью, как будто грязь с которой мы сталкиваемся в миру каждый день может каким-то образом запятнать их белоснежные святейшие души. Вот, например, мой компаньон такой же, как и я, оставленный святой Евграфий. Когда- то его именем назвали ценнейшую и прекраснейшую монастырскую обитель, потому что, по мнению церковных властей, и видимо не безосновательно, святой Евграфий при жизни был кладезем человеческих добродетелей и достоин был всяческого почитания. Умер не своей смертью – казнили, сварили заживо, можно сказать пострадал за веру. Но сейчас, особенно заметно это стало последние триста лет, его характер испортился, он стал нетерпимым, все время кряхтит и стонет, к тому же, постоянно жалуется мне на ревматизм и подагру. Как будто он может чувствовать боль после того как умер. В последнее время он пристрастился к опию, который тащят на тот свет с собой китайские контрабандисты в мешках из под чая. Меня зовут каждый раз, когда кто-то из них умирает в дельте Жемчужной реки, встретить умершего и дать ему наставления перед длительным путешествием, случается это довольно часто, в основном из-за холеры, но бывают и другие причины: ограбление или пьяная драка из-за какой-нибудь пропащей девицы. Кстати, они рассказывают, что опиум помогает при малярии – если курить его пополам с табаком. Вот вчера, например Евграфий ходил за мной полдня, чтобы выведать у меня рецепт моей чудесной опиумной настойки, которую я всегда давал больным как болеутоляющее средство. Понятно, что я держу его в тайне, а то среди нас полно желающих забыться лет на сто, сто пятьдесят, а кто тогда будет земными делами заведовать, один я точно не справлюсь. Это снадобье не для любителей приятного времяпрепровождения. Но он клянчил ее у меня так жалобно, и смотрел такими несчастными глазами, что я ему дал настойку из корня папоротника вместо опиума, отчасти чтобы подшутить над ним, он крякнул , поморщился, выпил залпом, и , так как трава эта очень горчит, лицо его сделалось малиновым, нос стал сизым и повис как гнилая картофелина. Потом глаза его посоловели, прослезились, и он уснул, обняв пучок сухой соломы, которую положил под голову вместо подушки. И хотя корень папоротника таким действием точно не обладает, я в этом абсолютно уверен, его лень и постоянное желание вздремнуть сделали свое дело. Именно из-за него я оказался там, где оказался и мы с вами встретились. Кроме того там за мной по пятам ходит огромная рыжая до кончика носа собака с большим белым пятном на груди и животе. Но данное общество мне скорее приятно, чем тяготит меня. Кличка пса – Нерон, так его звали и при жизни, не смотря на такое аристократическое прозвище, очень ласковый дворняга, между прочим. Выживание на улице не испортило его хорошего нрава. То, что было при жизни нас уже не беспокоит, от личного мы избавлены, вот и приходится чтобы разнообразить свое бытие – немного импровизировать. Кое-какую боль и мы святые все же можем чувствовать, но эта боль не телесного характера, а скорее духовного порядка. Как будто внутри что-то ноет, хотя там пусто. Все мертво. Но, не смотря на это мы чувствуем, чужую боль, например, или чужие страдания, как свои собственные, такой дар дан нам для нашей работы, по-другому не получится, эти ощущения часто мешают, не дают расслабиться, и тогда приходят мысли про опиум. Я и сам ловил себя на подобных пристрастиях. Но я держусь, понимаю, что не выберусь никогда из неопределенности, если буду позволять лишнее. Опиум это для слабых, таких как Евграфий, а я сильный, поэтому его ко мне и приставили, чтобы влиял на него, направлял его в нужную сторону. Работа наша состоит в том, чтобы спасать людей. Хотя конечно иногда нам самим спасение требуется. И это не физическое. Частенько даже какого-нибудь знака достаточно, чтобы человека из ямы вытащить, в которой он волею обстоятельств оказался. Это все очень тонкая психология – такому на факультетах психиатрии не обучают. Я этому лет триста обучался на разных личностях. Например, лет сто назад была у меня на моем попечении одна проститутка. Я был преставлен к ней, когда она была молоденькой и красивой, отчим развратил ее и родная