— Как на море, — крикнула Лиза, осторожно пробираясь вдоль стенки. Далеко внизу, перпендикулярно ветру, катилась лавина огней.
— А где Макс?
— Пошел за курткой.
— Что? Все уличные звуки на такой высоте смешивались в равномерный оглушительный рокот, среди которого изредка трубили уличные сигналы. Лиза села рядом и наклонилась к Диминому уху.
— А я не боюсь, — сказала она. — И вообще, мне уже хорошо. Спасибо. Дима открыл рот, но его перебил Максим, который тащил что-то громоздкое.
— Помогите, что ли, а? Лиза подобралась к Максу и взяла у него пальто.
— Что у тебя здесь?
— Шезлонги. Стояли в гардеробе.
— Ух ты! Божественно. Димка, иди помоги! Бокал мартини в шезлонге на берегу моря огней. Ей хотелось написать песню с таким названием. Или просто: «Берег моря огней». И бокал мартини.
— Если дальше будет так же хорошо, я здесь привыкну, — сказала Лиза.
— Я уже, — сказал Дима. Ему лень было шевелить языком. Лиза убедила его попробовать вина.
Это был первый крепкий напиток за два года, и Дима тут же опьянел.
Он развалился в шезлонге и смотрел в небо, где среди рваных весенних облаков угадывались мутные звезды.
— Лично мне идея Москвы нравится, — сказал Максим. — Человек по природе хищник… ему более свойственно рвать зубами глотки, чем жевать сено.
— Почему хищник? — спросила Лиза.
— Клыки во рту. Над городом верещали какие-то вечерние птицы. Совсем рядом, под крышей чердачной будки, топтался целый выводок голубей.
— Тогда это не для меня, — сказала Лиза. — Я не умею рвать глотки.
— И не придется. Это дело пиарщиков. Как бы эти говнюки меня не обгадили.
— Кто?
— Вон, голуби.
— А… Ну, если меня вообще примут на телевидение.
— Примут. Это же Москва. «Вот оно», — вдруг подумал Дима. Машины едут по земле. А звук — будто в небе.
— Извините, я выйду… — сказала Лиза. — Мне нужно в туалет. Она выбралась из шезлонга и прошла к выходу, Почти твердо, едва косясь на открытое пространство. Две минуты прошло в тишине.
— Макс?
— Я слушаю.
— Какие в Москве есть журналы? Или газеты?
— Гм. «Известия». «Форбс». «Ритм-н-блюз».
— О, а что это? Какая-то музыка? Мне нравится музыка.
— Поздравляю, — Максим отхлебнул мартини.
— Поможешь мне к ним попасть? Макс поперхнулся.
— С какой стати?
— Лиза сегодня спросила про запрещенные поступки. Я не сказал, но я много раз выдавал себя за другого. За журналиста.
— Да ладно.
— Честное слово.
— И… ну хорошо, и что с того?
— Теперь мне нужно им стать. Иначе получится, что я врал.
— И думаешь, тебя так запросто возьмут?
— Ну… это же Москва. В просвете между облаков мерцал реактивный самолет. Дима подобрал кусок проволоки и принялся выколачивать пыль из своей кроссовки. Максим встал и прошагал к бортику. Выглянул наружу и отшатнулся. М-да. А ведь однажды придется спрыгнуть.
— Зачем? — спросил Дима, и Макс понял, что сказал это вслух, и вдруг потерялся в одном из пьяных измерений, где уличные огни можно было читать как слова, где всё надувалось и опадало: то кисти рук росли, а голова становилась крошечной, то наоборот…
— Эй, осторожнее, — крикнул Дима, выпрыгнув из шезлонга. Он ухватил Максима за ворот пиджака и дернул прочь от борта. Макс повалился на бок, мысленно отметив, что успел изрядно напиться.
— Уф, — он позволил отвести себя к шезлонгу, с размаху сел и закурил, хотя удержать сигарету было непросто.
— В расчете за люстру? — Дима осторожно улыбнулся.
— Б-блядь, ну я исполнил. Можно бутылку? — попросил Максим. Он решил не утруждаться и хлебнул прямо из нее.
— Вот так, — сообщил он пьяно. — Именно так я умру когда-нибудь. И почти угадал.
5 сентября 2005 года
— Ну что, Поттер? Как поживает ваш гость? Разобрались?
— Я вам так отвечу. Перед нами мошенник. Другой человек, и паспорт не его. И никакой мистики.
— Да что вы говорите!
— Я клянусь вам. Его бы назад, в отделение…
— Так наберите милицию, пускай забирают.
— Я бы с радостью, но какой у них номер?
— Ноль-два, Поттер. Ноль-два.
24 июля 2005 года
Всё меняется. Странности производят странности, и теперь всё развивается само по себе. До сих пор я был уверен, что экстренные номера действуют безотказно. Как наивен я был. И как беззащитен. Мы с Эврикой летели вперед, пойманные между двух параллелей: слева вечерняя трасса, а справа чугунным колесом вертелась бесконечная ограда. Десять гудков спустя в трубке раздался треск. Автоответчик сыграл «К Элизе» и буднично попросил дождаться оператора. Над фонарями разгорался вечер. Каждый пятый штык заводской ограды венчала острая маленькая звезда.