— Ступайте в дом! — приказала она.
— Да, — одновременно произнесли девочки и послушно поплелись через двор к дому.
Мальчишка Киль Сан, возившийся у печи, увидел, как девочки вошли в террасу, и крикнул:
— Бон Сун! Взгляни — тепло ли в доме?!
— Тепло! — откликнулась Бон Сун. И стала выкладывать из корзины игрушечную посуду, вырезанную Киль Саном из адамова дерева.
Тем временем мальчик подкинул дров в печь и принес девочкам плошку с каштанами, не подозревая, что на сердце у Со Хи и Бон Сун, лицо его, как обычно, было радостным.
— Запеки их на огне, — велела Бон Сун хозяйским тоном.
— Будет сделано, — отозвался мальчик и удалился.
Бон Сун расставила на столике чашки с кедровыми орешками, красными плодами жожоба, высыпала из тыквы-горлянки сушенную хурму, нарезала их мелко. Со Хи с отсутствующим видом наблюдала за действиями старшей подруги.
— Я хочу к маме, — сказала она.
— Нельзя. В пруду вот такая змея… — Бон Сун развела руки в стороны, показывая, какой устрашающей длины может быть змея.
Со Хи притихла. Она не любила своего отца, он внушал страх, к бабушке не питала неприязни, но тоже боялась её. А змеи, похоже, она страшилась больше всего.
Киль Сан работал за дверью, оклеенной бумагой, сидя на корточках перед печью, пёк на углях каштаны, затем, проверив их готовность, разрезал перочинным ножом плоды, доставал сердцевину. Он слышал разговор девочек и посоветовал им громкими причитаниями разгонять злых духов: «Лягте и кричите: О-о-о-у-у-у!»
Бон Сун уложила Со Хи на циновку, а сама взяла ковш, сделанный из тыквы-горлянки, размахивая им, начала распевать:
— Эй, ты — не добрый дух хранителя дома! Не стражник душ далеких предков! Ты есть дух странника, умершего от холода! Прочь от пятилетней дочери Чхве Чи Су! Возьми корытце с соленой юдой да ковшик риса и убирайся прочь! О-о-о-у-у-у! Если ты осмелишься ослушаться меня, я упрячу тебя в чугунный котел и спущу в реку Дэдонг! Там ты напрочь забудешь запах соевого супа!…
А в это время в комнате для слуг между двумя женщинами завязался разговор.
Кви Нё, которая всегда отличалась спокойствием, сказала взволнованно:
— Новость-то какая!..
— А что случилось? — спросила Сам Воль.
— Ку Чхона заперли на складе.
— А?..
— Что ты чувствуешь, Сам Воль? Радость, облегчение?
— Что за дикость?! Чему мне радоваться?!
— Я просто спросила.
— Спасибо, удружила… Не зря про тебя говорят, что ты как та муха, которая на хвосте лошади норовишь проскочить тысячу ри…
— Не поняла… Что ты имеешь ввиду?
— Грех радоваться чужой беде. Твой рот — что корыто! Гляди — разобьют однажды.
— Чего, чего?..
— Заставляя плакать других, пора бы подумать, что когда-нибудь тебе придется плакать самой. Ты подстроила так, чтобы Ку Чхона заперли в сарае?
— Разрази меня гром, если это так!
— Замолчи! Ты донесла всё хозяйке! Мерзкая женщина!
— Не наговаривай! — Кви Нё сложила руки на груди. — Чего мне было докладывать? Хозяйка итак была обо всём осведомлена. Это ты Сам Су пытай! Не он ли ходил тут и там по всей деревне, распространяя слухи?.. Ты мне вот что скажи. У тебя есть характер?
— Не беспокойся, — ответила Воль Сон. — Одалживать его у тебя не стану.
— Не дух ли ты умершей сосны? Выходит, из-за Ку Чхона ты лила слезы, как из ковша? А теперь норовишь обвинить во всем меня?
— Уймись. Я вижу насквозь твою стервозную натуру! По твоей спине давно не гуляла крепкая палка.
— Не знаю, не знаю… Я всего лишь свидетель, поедающий рисовый хлебец. По природе я соня. С заходом солнца засыпаю, и сплю так крепко, что не замечу, если даже меня унесут.
— Ну, конечно. Твои глазища как у совы, они видят только ночью.
Киль Сан переворачивал кочергой каштаны в печи, чтобы они как следует запеклись.
Бон Сун теперь собирала с пола кедровые орехи и плоды жожоба, которые она разбросала, прогоняя злого духа.
— Ну что, госпожа, уже не болит голова? — спросила она. — Злой дух убежал и больше не вернется.
Со Хи зевнула и опять заныла, что хочет во флигель, к матери. Бон Сун ничего не оставалось, как вновь напомнить ей о змее, обитающей в пруду. Затем она стала совершать нечто вроде обряда, произнося изменившимся голосом: «Дух умершего от голода! Дух умершего от черной оспы! Дух умершего от тифа! Дух околевшего от лихорадки! Дух погибшего от ножа убийцы! Дух умершего от удушья! Дух сгинувшего в странствиях!…Прочь! Прочь! Прочь!» Бон Сун ходила между расставленными на полу чашками с едой и неистово призывала духов покинуть сей дом. Голос ее звенел, глаза сверкали, руки взмывали вверх и в стороны, — всё это отнюдь не было просто детской шалостью. Наблюдая за ней, Со Хи испытывала страх и трепет.