— Полно, полно, — увещевал его мистер Джолли. — Не надо так близко принимать это к сердцу. У бедняжки будет первенец. Откуда ей знать? Будь у нее немного больше опыта, я уверен…
— Где ее муж? — перебил капитан, и в его взоре сверкнула угроза. — Я намерен высказать ее мужу, что я об этом думаю.
Прежде чем ответить, мистер Джолли посмотрел на часы.
— Половина двенадцатого, — заметил он. — Дайте подумать. Обычно в это время мистер Смолчайлд сводит счеты с морем. За четверть часа он управится. А через пять минут крепко уснет. В час дня плотно позавтракает и снова уснет. В половине второго снова будет сводить счеты. И так далее, до самого вечера. С мистером Смолчайлдом у вас ничего не выйдет, капитан. Феноменальный человек — теряет столько веса — и вновь восстанавливает его самым удивительным образом. Еще месяц в море — и, должно быть, мы привезем его в летаргическом состоянии… Эй! А что у вас случилось?
Пока доктор рассказывал, на юте появился помощник стюарда. Быть может, это было просто забавное совпадение, но только он тоже ухмылялся до ушей, в точности как мистер Джолли.
— Вас просят вниз, сэр, — сказал он доктору. — Там с одной женщиной неладно. Хэвисайдз ее фамилия.
— Глупости! — воскликнул мистер Джолли. — Ха-ха-ха! Уж не собралась ли и она…
— Так оно и есть, сэр, в точности, — подтвердил помощник стюарда с полной убежденностью.
В немом бешенстве капитан Джиллоп озирался по сторонам и вдруг впервые за двадцать лет плавания потерял равновесие и, попятившись, привалился к фальшборту собственного корабля, стукнул по нему кулаком и тут же обрел дар речи.
— Это судно заколдовано! — в ярости крикнул капитан. — Стойте! — остановил он доктора Джолли, спешившего в трюм. — Если это правда, немедля послать ко мне ее мужа! Уж хоть с одним-то из них я посчитаюсь! — И капитан злобно погрозил кулаком в пространство.
Прошло минут десять, и вот, пошатываясь и кренясь во все стороны вместе с судном, к капитану приблизился долговязый, тощий, унылый блондин с римским носом и водянистыми голубыми глазами на обильно усеянном крупными веснушками лице. Это и был Саймон Хэвисайдз, умный и образованный плотник, который вез с собой жену и семерых детей.
— Н-ну-с! Так это вы? — спросил капитан.
В этот миг судно сильно накренилось, и Саймон Хэвисайдз опрометью метнулся к противоположному краю палубы, словно предпочитал угодить прямо за борт, нежели ответить на вопрос капитана.
— Так это вы, а? — повторил капитан, настигнув его, в ярости схватив за ворот и прижав к фальшборту. — Это ваша жена, а? Гнусный негодяй! Как вы смеете превращать мой корабль в родильный дом? Это бунт на корабле, а если не бунт, так вроде этого. Я заковывал в кандалы и за меньшие проступки. Я уже почти решил и вас заковать! Да держитесь вы на ногах, каракатица! Как вы смеете приводить на мое судно непрошеных пассажиров? Что вы можете сказать в свое оправдание, прежде чем я вас закую?
— Ровно ничего, сэр, — ответил Саймон Хэвисайдз, всем своим видом являя самое кроткое смирение многострадального супруга. — А что касается наказания, о котором вы только что упомянули, сэр, могу сказать одно: когда имеешь семерых детей, которых не знаешь, как прокормить, да тут еще того и гляди восьмой, то, осмелюсь заметить, сэр, дух мой и так все равно что закован, и навряд ли будет много хуже, если вы заодно закуете в кандалы мою бренную плоть.
Капитан машинально выпустил ворот плотника. Покорное отчаянье этого человека невольно смягчило его.
— Какого черта вы отправились в море? Почему не дождались на берегу, пока все кончится? — стараясь говорить по возможности суровее, спросил он.
— Какая польза ждать, сэр, — заметил Саймон. — При нашей жизни, стоит этому кончиться, как все начинается снова. И конца этому я не вижу, — сказал несчастный плотник, а потом, кротко поразмыслив, добавил: — Разве что в могиле…
— Кто тут смеет говорить о могиле? — раздался голос мистера Джолли, поднимавшегося к капитану. — На борту этого судна мы занимаемся только рождениями, а не похоронами. Капитан Джиллоп, эта женщина, Марта Хэвисайдз, не может оставаться в такой тесноте при ее теперешнем положении. Ее необходимо поместить в свободной каюте, и, смею вас уверить, чем скорее, тем лучше.
Капитан снова пришел в ярость. Пассажир из трюма в «отдельной каюте»! По морским законам это чистейшая аномалия, подрыв всяческой дисциплины! Он вновь уставился на плотника, словно мысленно прикидывал, какого размера кандалы тому потребуются.
— Я глубоко сожалею, сэр, — вежливо сказал Саймон, — глубоко сожалею, если непреднамеренная оплошность с моей стороны или со стороны миссис Хэвисайдз…
— Уноси, покуда цел, свой длинный каркас и длинный язык! — загремел капитан. — Когда болтовней можно будет помочь делу, я за тобой пошлю! — Потом, когда Саймон заковылял прочь, он безнадежно махнул рукой. — Поступайте как знаете, Джолли. Можете превратить судно в детскую, когда вам заблагорассудится.
Спустя пять минут — настолько энергичным был мистер Джолли — на палубе появилась Марта Хэвисайдз, в горизонтальном положении, закутанная в одеяла и транспортируемая тремя мужчинами. Когда эта необычная процессия шествовала мимо капитана, он шарахнулся в сторону с таким красноречивым выражением ужаса на лице, как будто мимо него волокли не британскую матрону, а разъяренного быка.
Двери в спальные каюты шли справа и слева от салона. Слева (если глядеть на бушприт) обитала миссис Смолчайлд. Справа, как раз напротив, доктор поместил миссис Хэвисайдз. Затем салон перегородили парусиной. Меньшее из двух образовавшихся таким образом помещений, из которого вел трап на палубу, было открыто для публики. В большем помещении священнодействовал доктор. После того как опорожнили, вымыли и устелили одеялами старую бельевую корзину, устроив таким образом самодельную колыбель, внесли ее за перегородку и установили посредине помещения на равном расстоянии от каждой из спальных кают, чтобы ею можно было воспользоваться по первому требованию, — все видимые глазу приготовления доктора Джолли были закончены. Пассажиры мужского пола нашли убежище на юте, предоставив доктору и стюардессе спокойно властвовать внизу.
Вскоре после полудня погода изменилась к лучшему. Наконец-то за все время пути подул попутный ветер, и «Приключение» шло вперед как по ниточке. Капитан Джиллоп с небольшой группой пассажиров-мужчин находился на юте. Он вновь обрел наилучшее расположение духа и, как обычно, подавая пример компании, закурил послеобеденную сигару.
— Джентльмены, если погода удержится, — сказал он, — то нам отлично могут накрывать стол здесь, и, пожалуй, через неделю мы сможем окрестить наших дополнительных пассажиров на суше, если на то будет согласие их мамаш. Как вы думаете, сэр, что скажет ваша уважаемая супруга?
Мистер Смолчайлд, которому был задан этот вопрос, отличался некоторым сходством с Саймоном Хэвисайдзом. Правда, он был куда ниже ростом и, разумеется, не такой тощий, но и у него был римский нос, светлые волосы и водянистые голубые глаза.
Приняв во внимание все особенности образа жизни мистера Смолчайлда на море, удобства ради его поместили как можно ближе к фальшборту на груде старых парусов и подушек, так, чтобы в случае необходимости ему легко было высовывать голову за борт. Кушанья и напитки, способствующие «восстановлению веса» в те минуты, когда он бодрствовал и не «сводил счеты», всегда ставились у него под рукой.
Было уже примерно три часа пополудни, и, стало быть, храп, которым мистер Смолчайлд ответствовал на вопрос капитана, лишь говорил о том, что этот пассажир с точностью часовой стрелки завершил предыдущий цикл и начал новый, а именно предавался сну.
— Что за бесчувственная колода этот человек! — воскликнул мистер Симс, пассажир средних лет, с презрением глядя на мистера Смолчайлда.
— Если бы море действовало на вас подобным образом, — возразил худосочный мистер Пэрлинг, — вы были бы точно таким же.
В течение всего плаванья мистер Пэрлинг — человек чувствительный, и мистер Симс — человек деловой, затевали спор по любому поводу. Но они не успели продолжить дискуссию о мистере Смолчайлде, потому что на палубе неожиданно появился доктор.