— И как оно? — тихо спросила я, присаживаясь в кресло напротив.
— Всё почти так же, только теперь не нужно каждое действие согласовывать с Бумфисом. Да и бумажной работы прибавилось. Ему Люция обычно помогала с этим.
— Я помогу, только запасись успокоительным, потому что ученик из меня не самый лучший, — хихикнула я.
— Знаю, — хмыкнул он, поднимаясь из-за стола.
— Не могу не припомнить, что ты не согласовывал абсолютно все свои действия с Бумфисом.
Аргес ничего не ответил, подойдя к шкафу за моей спиной. Он начал что-то там ворочать, а я пыталась заполнить собственное напряжение глупой болтовнёй. Так было всегда: стоило только волнению охватить меня, как язык пускался в неуклюжий пляс.
— Это был один единственный случай. И причиной тому послужила ты. И не нужно сейчас возмущаться и говорить, что меня никто не заставлял этого делать. Сам знаю. Но что сделано, то сделано. Стороны, вроде бы, не возражают.
Только мой рот открылся, чтобы выдать возмущенную трель, как тут же закрылся сам собой.
Я вздрогнула, когда его руки легли на мои плечи едва ощутимо, почти невесомо. Жаркое дыхание обдало мою щёку, пробудив орду мурашек.
— Глупая талитанка, которая сама повязала себе петлю на шею. Что ты делаешь, Анаит? Зачем ты жертвуешь всем ради меня, зная, что я не поступлю так же? — прошептал Аргес мне в самое ухо.
Все слова и мысли спутались, и мне казалось, что я больше походила на кисель, который расплылся по тарелке.
— Потому что... не могу... иначе.
— Ты безвольная...
— Ты явно не способен выдать комплимент получше, — едва шевеля языком, проговорила я.
Его пальцы медленно заскользили по моей щеке, убрали волосы и перебросили их на другую сторону, обнажая шею. Веки приобрели свинцовую тяжесть и томно опустились, свалив всю работу на осязание.
— Слабая...
И готова быть ещё слабее, лишь бы это не прекращалось.
Его губы коснулись мочки моего уха, заставив судорожно выдохнуть.
— Единственное, чем я могу и хочу пожертвовать, так это собой.
Груди коснулось что-то холодное и твёрдое, пальцы нащупали острые углы. Открыв глаза, я оглядела вещицу. Это был серебряный цветок с продолговатыми лепестками.
— Зачем ты это сделал?
— А зачем люди делают подарки друг другу? Просто потому, что мне захотелось тебе его подарить.
— Это ведь убивает тебя, — с трудом подавив подступающий ком, проговорила я.
— Это мелочь, — отмахнулся Аргес.
Я поднялась на ватные ноги и отошла на некоторое расстояние по направлению к двери. Парень был немного сконфужен, ведь не так обычно реагируют девушки на подарки.
— Тогда получается, что всё, что ты сказал минутой перед этим — лицемерие и враньё.
Он нахмурился, на лбу снова вздулась вена.
— Я, конечно, слышал, что женская логика — вещь очень странная, но не думал, что настолько, — проворчал он в ответ.
— Если бы ты был готов на эту жертву, то не стал бы убивать себя ради такой чепухи. А значит всё, что ты сказал — ложь.
Я чувствовала своё пылающее от злости лицо, но впервые не хотела скрывать настоящих чувств. Буря грозила вырваться наружу, и во избежание этого, развернувшись на пятках, пулей вылетела из кабинета. Кулон болтался на шее и бился о грудь, раздражая ещё больше. Глаза предательски щипали от подступивших слез.
Всё это настолько бессмысленно, что сводило челюсти. Король угрюмости сам себе готов перегрызть глотку, только бы всем остальным было хорошо.
Это худший подарок в моей жизни. Это самая прекрасная вещь, которую мне только доводилось видеть. От этой двойственности хотелось непритворно взвыть.
Треклятый Аргес со своей никому не нужной жертвенностью! Умрёт кукловод, умрёт и кукла. Нация потеряет своё лицо и станет обычной серой массой без своего яркого лидера. Но он упорно игнорировал этот факт, растрачивая себя на пустышки.
***
Впервые мне выпала возможность посетить наскальные домики. Если изначально они напоминали муравейник, то сейчас на языке вертелось иное название - улей. Гомон голосов, доносившийся из распахнутых окон и дверей, напоминал именно гудение пчёл. Обилие цветочных горшков служило тому подтверждением. Здесь красок было ещё больше, чем там, внизу. Люди выглядели беззаботными и весёлыми, словно вообще понятия не имели, что происходит за пределами их большой дружной семьи.