Более она, ничего не сказав, вышла из комнаты. Я осталась абсолютно одна, в окружении роящихся мыслей. Вопреки разговору с Люцией и снисхождению Ситара, всё равно чувствовала себя здесь чужой и ненужной. Лисана, кем бы она ни была — близкий им человек. Не знаю почему, но я чувствовала себя виновной в её смерти, хоть это и не имело никакого смысла. Будто я что-то упустила, могла изменить, но струсила. Нечто вязкое и туманное крутилось на языке, но в дельную мысль упорно не хотело формироваться. В памяти всплывали то светлячки, то синие точки (которые я уже начинала считать плодом бурного воображения), бряцание посуды в сумке, прохлада леса. Что-то упорно ускользало.
Разочарованно выдохнув, откинула одеяло и свесила ноги с кровати. Правая нога почти до колена была обмотана эластичным бинтом. Чувствовался ментоловый запах мази. Здесь не было моей одежды, но лежала стопка чистой. Все мои старые вещи были перепачканы грязью и кровью, и, наверняка, изодраны в клочья.
Но кроме свежей одежды было здесь кое-что ещё: кофта Ситара. Почему-то это заставило меня улыбнуться. Он был добр ко мне, и я должна отплатить ему тем же.
— Платить можно только добром. Даже если тебя обидели, — твердила одиннадцатилетней мне мама, вытирая крупные слезы обиды.
Соседский мальчик отобрал мою куклу и оторвал ей голову. Когда я только собиралась надавать ему по шее, она меня поймала за шиворот.