И вот он дома. Там было это все: сожженные хаты, вырубленные сады, почти ни одной семьи, не потерявшей кого-нибудь убитыми на войне или замученными в гестапо. Все это было, но было и то, чего он не знал раньше и не видел; то, что, очевидно, родилось за это время, а теперь оказывалось главным. Будто он сошел с корабля и думал найти его опять на том же месте или позади, отнесенным волнами, а корабль уплыл вперед и надо нагонять его.
Ефрем Земляной попал в самую гущу этой деятельной, полной какого-то собранного, уверенного и радостного напряжения жизни. Разговоры вокруг него были только внешним проявлением того огромного и важного, что составляло ее суть. Так краешек льдины над водой позволяет угадать глухую массу, скрытую под волнами.
Во всех окрестных деревнях перестукивались топоры: четыреста домов вырастали на пожарищах. Каменщики вывершивали кирпичные стены школ. Земляной видел, как уже в этом первом послевоенном году полностью восстанавливалась по району прежняя посевная площадь. Не было колхоза, который остался бы в стороне от охватившего весь район социалистического соревнования «За высокий сталинский урожай». Говорили о двух девушках-комсомолках — Ольге Товстоног и Прасковье Оношко из колхоза «Двадцатилетие Октября», которые были в числе первых инициаторов соревнования.
И непреодолимая сила этой жизни захватила Земляного.
Просо он никогда не сеял и не собирался сеять. Теперь он переспросил своего деда:
— Так по скольку пудов соберете?
Он все-таки постарался, чтобы вопрос его прозвучал иронически. Но с малых лет, когда слово деда было законом в семье, он привык смотреть на него как на человека, безошибочно уверенного в том, чтό надо, фантазиями неколебимого.
Григорий Григорьевич ответил просто:
— Пудов двести. Мабуть, у кого будет триста.
И, по-стариковски вздохнув, кинул наставительно:
— Ты чуй, Охрим.
«Лайковый» (звеньевой) колхоза имени Ленина, Ефрем Григорьевич Земляной, стал просоводом.
Но раз принявшись за дело, он взялся за него всерьез — как научился в армии. В выполнении любого задания должен быть идеальный порядок. Он завел даже регулярные записи-дневники полевых работ.
Семена яровизировали. Гнездовые посевы были не везде. Но там, где были, растения с утолщенным стеблем, с более широкими листьями пускали глубокие корни, отыскивающие влагу, до которой не доставало сухое дыхание зноя. Так росло просо на полях у Лариона Ищенко, и у Охрима Земляного, и у Евгении Дядя, и у Лукерьи Кошевой, и у сотен других.
Урожай Земляного был 210 пудов — 35 центнеров с гектара. Звено Дядя на 4 гектарах собрало по 43,6 центнера. А всего шполянцы сняли с 2017 гектаров в среднем по 162 пуда — по 27 центнеров проса. Значит, в 5–6 раз больше, чем раньше, а это был год засухи, подобную которой едва припоминали старики.
Редакция «Правды Украины» устроила «литературный четверг»: доклад о просе представителя Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук И. Д. Колесника и выступление молодой киевской оперной артистки. Сочетание, никого не удивившее: разве не веселее петь, узнав, что люди собрали по 160 пудов в тяжелый год!
…В садах прятались колхозные деревни Шполянщины. Блеклая осень, соломенно-желтая, без золота и багрянца северных лесов, уже прошла по зелени. Песни слышались там, где собирали яблоки, и на левадах, и за плугом на полях, у черты которых обессилело злое дыхание засухи.
МИЛЛИОН ГЕКТАРОВ
Конечно, в том году не одни шполянцы на Украине выращивали просо. На Киевщине с площади 105 тысяч гектаров сняли средний урожай по 12,1 центнера — не такой уж плохой результат для 1946 года! Но шполянцы опередили других далеко, и Колесник прочел на «четверге» о них такой доклад, о каком сам говорил:
— Я шполянцами всей Украине глаза колол, чтобы до души дошло.
Да, шполянская победа дошла до души. По Украине пронеслось: «Не осоромимось перед шполянцями!»
Начинался 1947 год. В феврале Пленум Центрального Комитета Всесоюзной коммунистической партии большевиков принял постановление «О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период». В одном из пунктов этого постановления указывалось: «Обязать Министерство сельского хозяйства СССР и Министерство совхозов СССР с привлечением Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина организовать в 1947 году по примеру 1939 и 1940 годов получение урожая проса в колхозах и совхозах на площади один миллион гектаров в среднем 15 центнеров с гектара».
Просто, очень лаконично. Тридцать лет советской власти приучили нас к тому, что так возможно. Воздух, которым мы дышим, вся жизнь наша приучили нас к этому. Люди читают эти скупые, деловые слова по-деловому и выполняют как очередной боевой приказ. И сознаем ли мы неслыханность, необычайность этого? То, чего никогда не было в мире: послеоктябрьские наши годы, размах и борьба самой дерзновенной и могучей исследующей мысли, народная наука — наука, воспринятая и созидаемая миллионными массами, предвоенные битвы за просо — стоят за строками этого приказа. Нужна была еще, конечно, и завоеванная шполянцами свобода от стихии, добытая в 1946 году новая власть над землей, чтобы так просто был записан наказ партии.