Белыми ночами Эйхфельд не спал; с ружьем в руках он караулил зайцев около своих делянок. Ни один звук не нарушал бесконечной тишины. Зайцы не являлись. А человек следил, как лезли, тянулись вверх зеленые ростки, невиданно тянулись, словно что-то гнало их из земли. Ему представлялось, что этот невиданный рост можно, если внимательно вглядываться, подметить глазом.
В начале августа грянули заморозки. Он не ждал их. Пальцами пытался он расправить жухлую, потемневшую, пониклую листву. Многого нельзя было спасти. Уцелела только часть.
С какой гордостью он нес, откидываясь назад всем корпусом, кочны, ворохи корнеплодов — всем напоказ! Выросли! Смотрите же — выросли! Здесь можно выращивать!
Для него не было сомнений в удаче. Он с головой ушел в новые опыты.
И вот однажды в пришедшей московской газете он прочел статью. Ее подписал некто Зацепин. Он был язвителен и остроумен. Один кочан капусты, писал он, можно и на полюсе вырастить, если положить на это жизнь. Только стоит ли?
Там, вдали от этого хрустального света, от людей, бесстрашно пришедших сюда разбить «гроб природы» и обессиленных цынгой, вдали от кочнов, впервые за тысячелетия принесенных почвой, которую создали человеческие руки, зацепинское зубоскальство показалось убедительным кое-кому из тех, кто снабжал Эйхфельда скудными деньгами. Он получил приказ кончать все и укладываться.
Но теперь, когда он знал о победе, его было труднее переубедить, чем когда-либо. Друзья находили, что у этого эстонского крестьянина упрямый «лоб Парацельса».
Он уехал, чтобы спорить, спорить до хрипоты и убеждать.
Он находил все новые неопровержимые доводы в защиту своего дела. Сколько людей уже в ближайшие годы будет в Советской Арктике? Не меньше полутора-двух миллионов — так? Для двух миллионов одних только овощей и молока придется возить ежегодно 1200 тысяч тонн. В них — миллион тонн воды. Возить воду с неслыханными трудностями и предосторожностями на Крайний Север!
Эйхфельд вскоре вернулся в Хибины.
Зимой с геологическим молотком в руках он взбирался, вместе с двумя спутниками, на вершину Расвумчорра: маленькая партия получила кировское задание добыть и привезти сто пудов только что открытого «камня плодородия» — апатита. Летом Эйхфельд расширял свои опыты. В 1926 году (через три года после первого урожая в Хибинах, под 67°44′ северной широты) началось освоение болот. Эйхфельд лучше чем кто-либо другой знал, как человеку делать это. Он не удержался, чтобы не записать: «Эта работа является одной из увлекательнейших страниц в освоении Крайнего Севера».
Он жил в грубо сколоченном срубе. Но теперь каждое лето видел невиданное: травы в рост человека, огромные двухкилограммовые головки цветной капусты — будто какая-то сила гнала растения в воздух.
Наступал перелом во всей тысячелетней судьбе Севера.
Новый 1930 год в снегах Кольского полуострова встретил Киров. Вздымались дикие крутизны. Но человек, смотревший на смутный очерк их сквозь пургу и мрак бесконечной ночи, сказал бесстрашные и вещие слова: «Нет такой земли, которая бы в умелых руках при Советской власти не могла быть повернута на благо человечества!»
Там, где в мертвой пустыне, у берегов озера Вудъявр, только недолгий след оставляли оленьи запряжки саами, возник город Хибиногорск, будущий Кировск. За озером Имандра вырос Мончегорск.
Всего несколько лет назад — в 1925 году — сделана первая находка хибинских апатитов. Она выросла в одно из величайших мировых геологических открытий: открытие района поражающего, единственного на земле богатства, с пятьюдесятью восемью химическими элементами на тесной площади, в Хибинах!
Шли тридцатые годы — годы преображения Арктики.
Огненные полосы врывались в темень из бессонных цехов фабрик, заводов и комбинатов Колы: там перерабатывали нефелины, добывали медь и никель, там был крупнейший в мире центр фосфатной промышленности. О печорских углях говаривали: «Северный Донбасс». Росли города и промышленные поселки на дальнем Таймыре, в Якутии, у полюса холода, в долине едва до того по имени известной Колымы. И дети Игарки писали в Москву Горькому…
Эта гигантская жизнь, закипавшая в Заполярье, требовала для себя продовольственной базы. Число людей, пришедших в Арктику, а тем более тех, которые должны были притти туда, исчислялось миллионами. Их надо было накормить. Провоз тонны продовольствия обходился на круг в 500 рублей, да во многие места и трудно было его довезти.
Дело полярного земледелия взяла в свои рули партия большевиков.