Эвакуацию сотрудников Всесоюзного института растениеводства и сбереженной ими мировой коллекции назначили на середину января. Это была первая гражданская партия, которой вообще предстояло покинуть Ленинград. Работникам института была дана льгота, беспримерная, невероятная в ленинградских условиях: право взять продукты на три дня вперед.
Профессор И. И. Презент, как уполномоченный Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, издал приказ. В нем определялось, что мог и что должен был брать с собой каждый. Столько-то килограммов личного груза. Обязательно санки. Для подушек и одеял места не оставалось. Но предписывалось сшить двойной комбинезон с прокладкой из пуха и перьев.
Выпущенные из подушек перья лезли сквозь материю комбинезонов. Якубцинер окрестил эти странные одеяния в перьях: «костюм шантеклер».
Поезд отошел 17 января. Он полз бесконечно долго до озера. Пять-десять километров казались дорогой на луну.
Но вот конец стального пути. Дальше лед.
22 января во мгле зимней Ладоги скрылся «каравай» Грузовиков, уходящих на Большую землю.
В этой партии эвакуированных умерли в переполненных теплушках Г. А. Рубцов, лучший в мире специалист по грушам, ребенок Т. Я. Зарубайло (сам он был в армии) и жена плодовода П. Н. Богушевского; он не надолго пережил ее.
Якубцинера вынесли из эшелона на Званке. Его сочли мертвым. Он пролежал три месяца на Волховской гидростанции, потом еще три месяца в госпитале в Ярославле.
…А когда унеслась по ладожскому льду последняя машина и прощальное «Увидимся!» долетело на берег, доктор биологических наук Презент поплелся обратно к теплушке. Полулежа в ней, он видел сквозь дремоту блеск инея в темных сотрясавшихся углах, снежную пелену снаружи; поезд тянулся в Ленинград. Ведь следом должна была быть отправлена вторая группа сотрудников со второй частью коллекций.
Это отправление ожидалось со дня на день. Но уполномоченный Академии сельскохозяйственных наук уже не мог выйти из своей квартиры на улице Желябова. Иногда бредовые видения заменяли для него действительность. Г. Н. Рейтер, секретарь парторганизации и начальник МПВО института, вбежал к нему.
— Есть эшелон!
— Сейчас… я сейчас, — ответил Презент.
Шесть часов он добирался до Смольного. Он не может вспомнить, как он все же прошел эти несколько километров. Когда он стал ясно понимать окружающее, он увидел себя в кабинете секретаря горкома партии. Рядом был врач. В рот вливали что-то горячее.
— Дадим вагоны. Обязательно, — сказал секретарь.
Вторая партия отправилась 2 февраля. С ней уехал Эйхфельд. Всего — с тем, что увезли на самолетах, — эвакуировали 8 тонн из коллекций. Это было только ядро. Только самое невозобновимое в ней. Прочее осталось, его надо было охранять.
Остались Н. Р. Иванов — крупнейший наш «бобовик», Рейтер, кандидат наук В. С. Лехнович, старший научный сотрудник О. А. Воскресенская, замечательный знаток яблок Р. Я. Кардон, младшие научные сотрудники П. Н. Петрова и Е. С. Кильп, лаборант Н. К. Каткова, уполномоченный дирекции К. А. Пантелеева, комендант здания М. С. Беляева, дворник А. П. Андреева и обслуживающие работники М. Бирюкова, Е. Голенищева, А. Лебедева и А. Романова.
Зима, жестокая зима 1941/42 года еще не хотела уступить весне. В здании у Синего моста люди с серыми лицами и вздутыми, кровоточащими пальцами по трое входили в комнаты, где стояли ящики и коробки, как в банковский сейф. Таков был порядок, установленный ими для самих себя. В одиночку никто не мог войти сюда. Суровый Кардон отпирал тяжелыми ключами двери; ледяным дыханием тянуло из тьмы, шатнув на пороге пламя коптилки.
Шарахались табуны крыс. В сумраке крысы казались огромными, черными, тощими. Крысы хитро откупоривали металлические коробки, сбрасывали их на пол. Сами плюхались с полок, почти не боясь людей. А люди собирали рассыпанные зернышки, подымали коробки, обвязывали проволокой, закладывали досками. Крыс становилось все больше. Очевидно, только одним им известными путями сюда сбегались новые — из соседних дворов по улице Герцена, из домов по проспекту Майорова, по улице Гоголя, Красной улице и даже с набережной. Они пробирались в комнаты, где, как они чуяли, лежали тонны зерна. Изо дня в день, из месяца в месяц в полумраке (окна давно были забиты фанерой) длилось единоборство людей с грызунами, полчищами остервенелых голодных крыс блокады.
Люди победили. Победили холод, голод, грызунов. Так же как товарищи этих людей-героев, воины Ленинградского фронта (среди которых были тоже ученые, тоже сотрудники ВИРа, пошедшие добровольцами) отбили все бешеные атаки гитлеровцев на Ленинград.