Но сам он — понимает ли он это? Отдает ли себе отчет, что факты его науки, в сущности, уже протянули руку тому, с кем он борется? И что последующие поколения запомнят о Декандоле совсем не то, что он хочет им внушить, а только то, чем он помог эволюционной теории, которую так страстно желал разрушить?
Нет. Глубокий старик не замечает ничего. Как некогда, во времена «Системы растений», он пытается дирижировать своими тысячеликими фактами, командовать непослушной наукой.
На полках около его письменного стола теснятся справочники сортов и каталоги садоводческих фирм, из окон видны на склонах гор, в мягкой дымке, виноградники и поля, на которых зреет жатва, какой не могло быть на Земле, если бы не существовало человека. Он откидывается на покойном кресле, окидывает рассеянным взглядом эту изумительную вторую природу, людьми созданную, со всех сторон их окружающую.
Несколько раз разжимает, сжимает и потирает пальцы, чтобы разогнать по синим жилкам холодеющую кровь, и опять принимается писать.
Он пишет о том, что ничего нети ничего не было. Нет второй природы. Не было человека — создателя новых растений. Не бывало новых растений. Как облюбовали люди из дикой природы 44 вида семь-восемь тысяч лет назад, так и оставались у людей все те же 44 вида и в следующие пять-шесть тысяч лет. Не всемогущество, а бессилие. Не победа, а беспомощность разума. Не власть над природой, а милостыня, которую подает природа.
Упрямо Декандоль отыскивает в джунглях и прериях диких собратьев культурных растений — по возможности точные копии для всего, что выращивает человек, чтобы доказать, что он не создал их, а воспользовался готовеньким. Декандоль торжествует, когда ему удается найти то, что он ищет.
Но он слишком хороший ботаник, чтобы не понимать, что во многих, чересчур во многих случаях предположенное им родство сомнительно. И вот его охватывает отчаяние: существуют десятки зеленых слуг человека, у которых нет даже намека на дикую родню!
Нет, так просто он не сдастся. Он упрекает географов, историков, археологов. Он запальчиво обвиняет неполноту геологической летописи.
Языки с их названиями растений ему кажутся составленными людьми с ленивым и нерадивым воображением.
И он возлагает упования на будущих исследователей. Они заполнят пробелы. И, неутомимо перерывая золу тысячелетий, обнаружат в черных кострищах палеолита или в ступенчатых пирамидах Древнего царства горсть драгоценных обугленных семян. И эта горсть свяжет безродную пансионерку поля или сада с какой-нибудь вольной жительницей берегов Замбези.
Упования не факты: это-то он знает. Но ему некогда больше ждать. Жизнь его кончена. Он стреляет снарядом, который готовил несколько десятков лет, на который возлагал все свои надежды, в который вложил все, что имел, — снарядом ничтожной взрывчатой силы.
Он прожил еще десять лет, чтобы успеть увидеть, как выстрел его не взорвал, а лишь укрепил то, что должен был уничтожить, и чтобы успеть прочесть в некоторых энциклопедиях: «Декандоль — соратник Дарвина».
Упования Декандоля не осуществились никогда. Тех диких братьев-близнецов, каких он так стремился отыскать, не нашел никто. Потому что их нельзя было найти. Их не существовало.
Культурные растения, которыми на протяжении тысячелетий больше всего занимались люда в своем сельском хозяйстве, в самом деле безродные. Они созданы людьми.
КРУГ РАСШИРЯЕТСЯ
Декандоль закрыл глаза на то, что из каждого «прирученного» вида человек создал десятки, иногда сотни, иногда тысячи форм. И общее количество этих наново выведенных человеком-творцом форм, пород и сортов неисчерпаемо.
Потому что и те «шесть тысяч лет», когда, по Декандолю, общий набор главных возделываемых растений мало менялся, вовсе не были мертвым временем застоя и безделья. И тогда, конечно, шло могучее, удивительное творчество человека.
Декандоль грубо ошибся.
Но вот в чем он не ошибся. Человек извлек бесконечно много из тех растений, какие он взял от природы, но как все-таки мало растений он взял от нее! Из какого крошечного клубка он разматывал все восемь или десять тысяч лет удивительную, чудесно нескончаемую солнечную пряжу своего сельского хозяйства!