— Стоило мне признать, что в одной твоей любимой джиданской сказке было зерно смысла, как ты призвал на помощь еще пять джиданских сказок, чтобы меня опровергнуть. Мои аргументы лежат в области философии, антропологии и эстетики, твои же — в области религии. Мне бы не хотелось думать, что за годы отсутствия ты стал сектантом-фанатиком. Или поиски ковчега свели тебя с ума, как они до этого сводили с ума тысячи твоих невезучих предшественников?
— Ну и не думай, что я стал сектантом-фанатиком, раз уж тебе не хочется так думать. Тебя ведь никто не заставляет.
— Ты знаешь, что ковчег — не то, что ты о нем когда-то мнил? Я знаю все о твоих исследованиях. И я тебя обогнал. Неужели ты считал, что с кучкой гениальных энтузиастов сможешь противостоять тому ресурсу, который предлагают научные лаборатории и экспедиционные группы такой огромной корпорации, как «Джиликон Сомос»? Нет, ты так не считал, потому что ты умный человек.
— Ну, расскажи мне, — сказал Ивара, — о моих исследованиях.
Хинта тихо дышал. В эту минуту он верил почти каждому слову Квандры; ему казалось, что они уже проиграли. И все же он поразился выдержке Ивары, который оставался совершенно спокойным.
— Ты вместе с Кири, который на самом деле был главным ученым твоей группы, продолжал исследования по поиску аномалий, связанных со смещением центра масс планеты. Ради этого была та вылазка к Экватору, во время которой Кири и другие погибли. Но их эксперимент удался. Они устроили огромный выброс энергии, и с помощью этого выброса смогли сделать невидимое видимым. Они открыли, что лишняя масса планеты принадлежит не ковчегу, но темной материи, принесенной сюда из глубокого космоса и скопившейся здесь со времен Великой Катастрофы. Именно эта материя — инертная, почти не подчиняющаяся законам гравитации, но при этом обладающая массой… именно эта материя сделала нашу планету такой, какой та сейчас является.
— Это твои люди разграбили лагерь моих друзей? — без выражения спросил Ивара.
— А если и так?
— Ты принес много зла, брат.
— А ты десять лет искал темную пустоту, думая при этом, что ищешь большую ракету. И ты до сих пор не знаешь, что тебе с этой пустотой делать. Поэтому ты вернулся. У тебя не было, нет и не будет иного пути, кроме как прийти обратно в Джада Ра. Только теперь не ты будешь возглавлять его. Тебе придется работать в «Джиликон Сомос», работать на меня. И ты прекрасно это знаешь, но все еще ломаешься, не желая признать поражение.
И вдруг Хинта понял одновременно три вещи. Во-первых, он понял, что Квандра ничего не знает про Аджелика Рахна, Вечный Компас, фавана таграса, про истинную суть исследований Ивары. Во-вторых, он понял, что Квандра прямо сейчас работает не на себя, а на Ивару — выдает свои исследования, рассказывает о том, чего они с Тави и Иварой не знали, объясняет им природу Бемеран Каас. А в-третьих, он понял, что оба брата, хотя они продолжали говорить спокойными голосами, уже давно находятся за гранью абсолютной ярости; воздух над столом горел от того, как эти люди ненавидели друг друга.
— Я никогда не буду работать под твоим началом, — сказал Ивара. — Ты ошибся. Мне это не нужно.
— Но я нашел не только темную материю. Я нашел и ту вещь, которую с огромной долей условности можно было бы счесть ковчегом. Я нашел подземные космодромы древних. И да — там есть ракеты; большие, хотя и не настолько, чтобы им удалось принципиально изменить своей массой характеристики планеты. Но, что важнее, эти ракеты все еще в хорошем состоянии. Мои люди научились ими управлять. Мы летаем к Луне. Прата был на Луне. Вот чего мы достигли, пока ты упрямствовал.
Хинта новым взглядом посмотрел на этого спортивного, но будто бы поврежденного изнутри человека. Ему вдруг вспомнилось, как они с Тави вечером, в день своей первой встречи с Иварой, лежали на земле и смотрели на небо. Неужели Прата мог быть там в тот самый момент, ходить по неведомому белому песку среди руин удивительного древнего города? Осторожно, испуганно, Хинта перевел взгляд на Ивару и увидел, что тот смотрит на брата с каким-то новым выражением. Он уже не выглядел спокойным. Но он не был сломлен, даже наоборот — в нем словно бы вспыхнул какой-то новый огонь, в глазах поселился смех. У него было лицо победителя. Так же он смотрел, когда выигрывал куда более легкие словесные дуэли со своими учениками в школе Шарту, много дней назад, по ту сторону Экватора, где-то в прошлой жизни.
— Я тебя позабавил? — спросил Квандра. Ярость, наконец, прорвалась из него наружу. Но Ивара его проигнорировал.
— И как тебе там было, Прата?
— Иначе, чем на Земле.
— Нет, этого мало. Лучше скажи, что ты там обрел. Это изменило тебя? Там есть знания, красота, человечность?
Прата внезапно отвел взгляд.
— Это грозный мир, — сказал он. — Мы смогли пробыть снаружи корабля лишь несколько минут. Не хватило времени, чтобы добраться до руин древних зданий. Но я уверен, что там мы могли бы обрести новые знания. А красота там есть — но это пугающая красота. Оттуда видно, что другие миры повсюду. Звезды везде вокруг, куда ни глянет глаз — тысячи и тысячи; вся темнота космоса мерцает ими.
— Ты чувствовал себя там дома?
— Нет.
— Почему?
— Пространство ощущается там иначе. И есть особые сложности. На теневой стороне Луны царит беспощадный холод, и еще более беспощадный жар — на освещенной стороне. Лучи солнца обжигали наши скафандры, нарушали работу оборудования.
— Вы не смогли понять часть технологий древних? Не знаете, как те преодолевали эти проблемы? Как они смогли в таких условиях возвести целый город?
— Хватит, — вмешался Квандра. — Это закрытая информация. К чему такой допрос?
— Чтобы показать обратную сторону твоей лжи, — ответил Ивара. Внезапно его голос обрел пугающую силу. — Ты говоришь, мы на технологической вершине? Что наши бедняки будто бы строят себе дома столь же совершенные, как космические корабли древних? Но твои люди заживо горели там. И я догадываюсь, о какой части жертв и ошибок вы все сейчас молчите. Сколько ученых вы туда загнали, чтобы те приняли смерть в лишенной воздуха пустоте, среди мертвых камней, впитавших в себя радиацию космоса?
На скулах Праты шевельнулись желваки, но он ничего не ответил.
— Нет, мы не на вершине. Мы, возможно, карабкаемся обратно на вершину. Но мы не на ней. И наши технологии сейчас уступают технологиям Золотого Века. Вы летели туда на ракете, которой почти тысяча лет, и она не подвела вас. Но сами вы такую ракету построить не в силах. К чему тщеславие, когда вы по-прежнему побираетесь на местах древних свалок?
— А разве ты сам не делал этого? — спросил Киддика.
— Я археолог. Я только это и делал. Но я не смел оскорблять своим самомнением ни одну из прежних эпох. Я никогда не заявлял о своем превосходстве над древними или над героями Великой Зимы. Я считаю, что мы на закате, на грани катастрофы, на пороге конца нашей культуры.
— Мы строим наши собственные ракеты, — сказал Квандра. — Они почти готовы, и они будут лучше, чем ракеты древних. И мы копим несметные топливные ресурсы для дальних полетов в космос. Каждая трудность — это просто этап нашего становления. Мы преодолеем все трудности. И жар космических светил, и холод космических теней — все станет нам подвластно. Прата ведь здесь сейчас — вернулся, выжил. Мы не проигрываем, мы побеждаем.
— И ваши ракеты взрываются вместо того, чтобы лететь? Так погиб юный Итака?
— Прошу тебя… — начал Лива.
— Я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль. Я говорю это потому, что гибель твоего сына — очередное подтверждение кровавых ошибок, которые совершил мой брат. А все его ошибки свидетельствуют об общей неполноте, неверности и несправедливости его философии.