Внутри башня оказалась полой, перекрытий между этажами не было — только обходные галереи и лестницы вдоль стен. Вся высота помещения была занята одним-единственным объектом — огромным деревом, выточенным из алого камня. На тонких каменных ветвях росли золотые листья, цвели золотые плоды. В тысяче маленьких белых лампад теплились огоньки. Все дерево сверкало, переливалось бликами, тени живого огня вели нескончаемый завораживающий танец, каменные ветви будто колыхались на призрачном ветру. Это зрелище было настолько невероятным, что долгое время Хинта не мог видеть ничего, кроме этого дерева. Его взгляд запутался в переплетении ветвей. Он хотел понять, какая часть дерева сформировалась сама собой, благодаря течению подземных минералов, а какую часть к этой красоте добавили люди, но так и не сумел этого различить.
Лишь минуту спустя Хинта заметил, что у подножия дерева, среди гладких черно-красных каменных корней, сидит старец. Из одежды на нем была только набедренная повязка, его тело, покрытое слоем многолетней грязи, приобрело бронзовый цвет. Он был абсолютно седым; борода и волосы желто-белой волной ниспадали до пола, лицо ссохлось и исчезло в морщинах. Казалось, ему две сотни лет — он выглядел старше, чем все пожилые люди, которых Хинта когда-либо встречал в своей жизни. Но самое невероятное впечатление на Хинту произвела улыбка этого человека. Среди всех безумных счастливых улыбок, которыми Санджати Кунгера дарили своих гостей, она была самой безумной и самой счастливой.
— Я не думал, что доживу до дня, когда ты вернешься, — тихо, но отчетливо произнес старец. — Однако я дожил. Это счастье.
Толпа осталась позади — люди заглядывали в двери, но не смели зайти внутрь и возбужденно перешептывались между собой; немного вперед решились пройти только те, кто нес вещи гостей.
— Подойди ко мне, Ивара Румпа, — старец приглашающим жестом поднял руку, тонкую и темную, словно металлический прут, — и вы, дети, тоже подойдите. Садитесь в корнях Доджа Нарда. Наступает час, ради которого можно было ждать вечность.
Он снова улыбнулся, показывая ряды древних зубов — потемневших, как и его кожа, но не уничтоженных временем. Ивара подошел и опустился на изгиб каменного корня.
— Нет, ближе, — попросил старец. — Так, чтобы я мог дотянуться до тебя рукой.
Ивара пересел. Он еще не произнес ни слова. Мальчики последовали за ним. Коснувшись корней древа, Хинта вздрогнул — красный камень был теплым, совсем как стена Экватора, казалось, под тонким слоем слюды пульсирует кровь. Усевшись, Хинта снова посмотрел на старца и увидел, что тот тоже исподтишка следит за ним. Старец веселился, ему нравилось смотреть, как гости удивляются чудесам его обители. Теперь все они были друг от друга на расстоянии вытянутой руки — маленький тесный круг. У них над головой сияли тысячи лампад, древо устремляло вверх изгибы гладкого ствола. Толпа жалась вдали. От старца пахло, как от палых листьев в саду Ливы — доброй сухой гнилью умирающей и возрождающейся жизни.
— Как нам называть Вас, пта? — спросил Ивара.
— О нет, я не пта тебе! хотя ты и мог бы быть моим пра-пра-правнуком. Но я не старший тебе, не старший никому из вас троих. Я старший лишь для них. — Он указал рукой на толпу. — Мое имя Надеша Мара. А как зовут юных гостей?
— Тави Руварта, — представился Тави.
— Хинта Фойта, — сказал Хинта.
Старец кивнул им с широкой улыбкой.
— Хотите есть?
— Нет, — ответил Ивара, — мы ели недавно. Но я надеюсь, что наша беседа продлится какое-то время. И тогда мы сможем поесть вместе.
— Хорошо, — согласился Надеша. На несколько долгих мгновений повисла тишина.
— Я уже был здесь, не так ли? — спросил Ивара.
— Да. И ты ничего не помнишь.
— Я забыл несколько лет своей жизни. Но мне кажется, я начинаю вспоминать. Я узнаю это место. Я знаю, что был здесь, знаю, что говорил с тобой.
— Ты долго был здесь. Ты приходил сюда на протяжении нескольких лет. И умер ты тоже здесь.
Ивара не дрогнул, но Хинта почувствовал, как все в нем изменилось от этих слов.
— Как?
— Тебя убили, — с улыбкой сказал старец.
— Здесь?
— Нет, здесь ты умер. А раны убийцы нанесли тебе наверху, в безлюдных пещерах, когда ты шел к нам. Мои люди принесли тебя вниз и плакали. Ты сказал тогда, что тебя убили Квандра Вевада и его люди. Ты просил нас сохранить твои вещи. И мы сохранили все, что ты нам оставил.
Ивара склонил голову. Тави во все глаза смотрел то на старца, то на учителя.
— Тебя ранили вот сюда, — старец коснулся правой стороны своей груди, — и сюда, — он коснулся живота. — Они хотели, чтобы ты страдал, чтобы ты умирал долго — совсем один, беспомощный и униженный. Они ранили тебя так, чтобы ты не смог громко кричать, позвать на помощь. Много было крови. Мои люди пытались помочь тебе, но все оказалось тщетно. Ты умер. И вот теперь ты вернулся. Мой народ счастлив — как еще не бывало при моем правлении.
— Я фавана таграса, — констатировал Ивара.
— Давно я не слышал этого слова, — еще больше развеселился старец. — Они все, — он показал на толпу, — понимают, что ты вернулся. Но они не знают этого слова. Необразованные люди.
— А ты образованный человек?
— Я образованный, — радостно подтвердил старец.
— Твое имя показалось мне знакомым, Надеша.
— Все как в прошлый раз. Тогда ты тоже меня вспомнил. Я сокращу путь твоей мысли. Мне сто сорок шесть лет. Я родился в доме аристократа Нирды Мары. Я был его любимым бастардом, мог стать его главным наследником, но, как и ты, выбрал другой путь. Как и ты, я стал ученым, археологом. Моя молодость проходила в годы истинного расцвета литской ойкумены. Купола тогда стояли свежие, чистые. Все работало. Инженеры еще помнили, как чинить машины прежних веков. Потом от десятилетия к десятилетию был только упадок. И вот теперь приходит конец.
Он снова лучезарно улыбнулся.
— Значит, мое обращение все же было уместно, — сказал Ивара. — Я еще юношей читал твои книги.
— Нет, нет, — снова отклонил Надеша, — я не старший тебе. Когда ты был здесь в прошлый раз, ты рассказал мне больше, чем я узнал за всю свою прежнюю жизнь. Я лишь хранитель. Я отыскал крохи истины, и эти крохи привели меня к Санджати Кунгера. Я стал отцом этим людям. Я хранил их знания и копил собственные. И я ждал, ждал долго… Мое тело сохло, разум уставал. Но я ждал именно тебя. И когда ты пришел в прошлый раз, я узнал в тебе того, кто все изменит, и дал тебе каждую вещь, о которой ты меня просил. Теперь я точно уверен, что ты особенный, потому что ты вернулся через смерть. И потому, что ты снова нашел своего мальчика, хотя ничего не помнишь.
Он посмотрел на Тави.
— Я тоже фавана таграса, — сказал тот.
— Я знаю, — улыбнулся старец. — Но ты был слишком мал, чтобы вернуться самому из тех мест, где возрождаются лучшие. Ты заблудился там, в коридорах из чистого золота. Ивара спас тебя и привел назад.
Тави облизнул пересохшие губы. Сначала его лицо от волнения пошло красными пятнами, потом он побледнел. В эту минуту Хинта почти испугался за друга, потому что тот начал выглядеть больным. Ивара положил руку на плечо Тави.
— Мы не ожидали этого, — сказал он. — Я мог ожидать, что узнаю о своей смерти, о том, что я — фавана таграса. Но связь с Тави — это что-то новое, что-то непонятное. Я даже не знаю, какой вопрос задать, и как задать его правильно. Что тогда произошло?
— Ты принес его на руках. Мальчик дремал. Он был сильно истощен. На нем не было одежды. Он говорил про поезд, про отца, про огонь. Он помнил свою смерть. Еще он говорил, что блуждал по коридорам из золота, но не мог дотянуться до — кнопок? Так, кажется. И еще он говорил, что видел тьму и пережил страх. На путях, которыми он возвращался к жизни, его караулила болезнь, и многое там было не так. А иногда мальчик начинал говорить как взрослый и вспоминал битвы, завершившиеся века назад. Он называл имена, которых уже нет в нашей эпохе и в нашей культуре. Он бредил на других языках. Мы поили его болтушкой для новорожденных. Через несколько дней он пошел на поправку. Чем лучше он себя чувствовал, тем больше забывал. Постепенно у него на устах осталось лишь одно имя. Он заговорил о своей матери и выразил желание вернуться к ней. Мы помогли ему найти мать, отдали его ей, и с тех пор не стремились следить за его судьбой.