А потом Хинта услышал реальный, живой голос Ивары.
— В разлом!
Омары начали стрелять. Клинки героев полыхнули зеленым огнем. Они двигались с такой скоростью, что поднимали ветер, и тысяча пуль отлетела от них, кромсая плотные ряды оживших мертвецов. Однако стрелявшие омары на этот раз не пострадали от собственного оружия. А вот люди калечили самих себя, когда вынуждены были двигаться с такой скоростью. Считанные секунды спустя они уже исполнили план Ивары и упали на застывшую лаву на дне расселины. Та была не слишком глубокой, но своим изгибом укрывала их от смертоносного града. Словно издалека, Хинта услышал вой тысячи выстрелов и визг шквала пуль, которые крошили камень у них над головой. Потом его накрыла пелена физической боли и усталости, и на какое-то время он почти перестал осознавать себя. Но его мысли шли сквозь жар и тьму. Он ясно понимал, что этот рывок был последним — ресурс их тел вышел, и во время следующего рывка они просто погибнут. Хинта закашлялся. Кровь липким потоком заливала подбородок. Он почувствовал себя Ашайтой. Его руки и ноги немели, по нервам распространялся мучительный огонь.
— Джилайси, — прохрипел Тави. — Вот что он чувствовал, когда…
Хинта ощутил плечо друга рядом с собой. Омары пустили ракету, и та взорвалась над укрытием людей, осыпая тех градом осколков и щебня. Они почти без сил подняли свои мечи, защищаясь.
— Неужели мы проиграем здесь? — спросил Тави.
— Мы умираем, — ответил Хинта.
— Нам не нужно умирать всем. Возможности почти бесконечны, пока ты не останавливаешься. — Тави не кашлял, в его голосе были только слезы, но и сквозь них была слышна его детская, звонкая, невероятная чистота. — Я люблю каждого из вас, — добавил он. И тогда Хинта понял, что тот хочет сделать.
— Нет, — умоляюще сказал Ивара. Хинта схватил Тави за плечо, увидел на его лице белый отсвет сонма душ, хотя тех уже не было вокруг. Они смотрели друг другу в глаза. И Хинта понял, понял Тави до самого конца. Он увидел, как сильно тот хочет остаться здесь, рядом с ними, умереть вместе. Но Тави не мог остановиться — это тоже было ясно. Хинта понял, что не должен удерживать его, у него не было на это права. Там, за краем расселины, в огне, была судьба Тави. И еще Хинта знал, что план Тави стратегически верен. Им не нужно было погибать всем вместе. Жертвуя собой, распадаясь на атомы, эту работу мог сделать один человек.
Хинта простил Тави и отпустил Тави. Еще Тави успел очень долгим взглядом посмотреть на Ивару. А потом у них над головой взорвалась очередная ракета. Хинта и Ивара машинально прикрылись от нее клинками. А Тави, наоборот, поднял свое незащищенное лицо навстречу летящим осколками и потокам огня. Хинта успел увидеть, как смерть падает на него. Тави ждал, пока у него не осталось совсем мало времени. И тогда, когда золотой скафандр бесконечно ускорил его восприятие, Тави выскользнул из-под мчащейся на него угрозы, взмахнул мечом и, словно птица, взлетел вверх. Для Хинты в это мгновение его друг исчез, потому что нельзя было увидеть тело, которое движется с такой скоростью. Вся запекшаяся омарья кровь слетела с его скафандра, и тот снова стал золотым. Он пробежал по осколкам ракеты, которые летели ему навстречу, оттолкнулся от взрывной волны, использовал свой клинок, как крыло, и разящим смерчем опустился в самую гущу армии врагов.
Когда Тави исчез, Ивара и Хинта бросились вслед за ним. Но им двоим не угрожала такая опасность, поэтому их время не стало таким, как время Тави. Они увидели лишь страшный взрыв. Омаров и мертвецов разнесло в клочья. Вспышка зелено-золотого огня проскочила через всю залу. Потоки крови и нанопены захлестнули пол, заполнили собой разлом. Страшный ветер поднялся и стих. Колонны пошатнулись от ударной волны. Звук взрыва сотряс своды, вызывая обвалы.
Ивара и Хинта бежали сквозь хаос и разрушение, уворачиваясь от падающих камней и от уцелевших дезориентированных омаров. Путь Тави был для них, словно кровавый тоннель внутри вражеской армии. И когда они достигли врат, Тави уже, разумеется, был там. Он стоял, опустившись на одно колено, прямо перед ними. Он был полностью обнажен — его скафандр, даже волшебный, не выдержал последнего рывка. Клинок, снова ставший ключом, входил в среднюю замочную скважину золотых врат. А кожа Тави истекала кровавым потом.
Ивара и Хинта упали на колени по сторонам от Тави; их мечи в мгновение ока снова обратились ключами, и они вставили их в скважины врат. У них за спиной ревела и стонала израненная армия омаров. Тави не убил даже десятой части — он просто проложил сквозь них прямой смертоносный путь. Теперь все те чудовища, которые уцелели, поднимались на ноги и пытались понять, где их враг и что им делать. Омары, умертвия, сама Бемеран Каас — все они постепенно осознавали, что проиграли. Но им не было места в мире золота и света, жизни и добра; они потеряли все, что имели, и потому не могли сдаться. В ярости орда обернулась к Золотым Вратам — туда, где стояли изможденные люди, где умирал Тави.
Хинта и Ивара в это мгновение тоже обернулись и посмотрели на тысячу дул, которые вновь поднимались, чтобы их уничтожить. А потом вспыхнул свет, который ослепил чудовищ, и зазвучала музыка, чем-то подобная той, которую любил играть Ашайта — музыка машин и детей. Золотые Врата ожили, распались на тысячи движущихся деталей. Вращающиеся блоки сходились и расходились, формы танцевали. И вот начал раскрываться проход, и из него вырвалась могучая армия героев, закованных в золотые латы. Некоторые из них были в огромных робофандрах, другие могли летать благодаря реактивным ранцам. Энергетические щиты и клинки вспыхнули в воздухе, отражая шквал омарьих выстрелов. Лазеры ударили по летящим ракетам. Закипел новый бой, но на этот раз исход был предрешен — побеждало золото.
Ивара и Хинта бросились к Тави, который все еще стоял неподвижно у порога врат, с исчезающим ключом в руке, с кровью, уходящей прямо через кожу. Страшно было прикоснуться к этому телу — такому хрупкому, такому победоносному, такому больному. Казалось, что мальчик ободран до самых мышц, разрушен, уничтожен, раздавлен. На мгновение Хинта даже подумал, что Тави уже погиб. Но потом Ивара нашел в себе решимость, чтобы дотронуться до плеча Тави. И тогда тот мягко и безвольно упал на руки друзей. Кровь текла у него из глаз, рта, ушей. Но он был еще жив, его губы трепетали, и даже в этой тихой агонии была красота. Тави умирал совсем не так, как солдаты в Шарту: в его наготе не было никакого унижения, в его ранах не было ужаса войны — какая-то запредельная святость снизошла на него в эту минуту.
— Здесь можно дышать, — едва слышно произнес он. Ивара сорвал с себя шлем и с нежностью прикоснулся губами ко лбу и щекам мальчика. Его слезы и поцелуи оставили следы на окровавленной коже. Хинта тоже снял шлем. Из врат дул слабый, но ровный ветер; воздух пах садом и какой-то невиданной свежестью, солью и электричеством, и еще тысячью запахов, которые Хинта никогда не знал. Золотые воины бесконечным потоком шли через портал вместе с этим ветром. С уважением, не сбиваясь с шага, они обходили троих героев, и срывались на бег, чтобы вступить в последнюю великую битву, происходящую на Земле. Но здесь, у порога врат, все было иным, шум битвы казался далеким. Здесь было странное место — между жизнью и смертью.