— Прошлое, — прошептал он. — Я вижу свою прежнюю жизнь.
Из его глаз, как и из глаз Джилайси, катились тихие слезы.
— Нинаджи ва тайрум анатис каса таджифа, — тихо отозвался Джилайси, — а лава Таливи.
— Что он сказал? — переводя взгляд на Ивару, спросил Тави.
— Только лучшие из людей умирали на моих руках дважды, мой любимый Таливи, — срывающимся голосом перевел Ивара.
Тави улыбнулся, откинулся назад, глубоко вздохнул; и в это мгновение его кровь начала обращаться в золото, а его слезы — в изумруд. Это зрелище было таким прекрасным, что Хинта на время забыл о смерти и разлуке. Он просто смотрел, как золотая пыль заменяет собой темную влагу, как хрупкое тело становится подобным статуе. На своих окровавленных руках Хинта тоже ощутил золотую пыль, и понял, что уже не держит за руку живого человека — пальцы Тави были похожи на металл или камень, из них ушла пульсация жизни. И тогда Хинту охватил ужас.
— Нет, — в который раз взмолился он, — нет, ты не должен умирать. Что мы будем делать без тебя? Не уходи.
— Нет, уходи, — возразил Ивара. — Лети. Будь свободен.
Но Тави уже не мог ответить словами. Его лицо разделилось; сквозь золотую кожу проступили две призрачные маски. Два духа рвались из него наружу, и в этих духах было столько силы, столько страсти, что воздух задрожал от соприкосновения с их энергией. В безумном порыве Хинта положил руку на лицо друга, пытаясь удержать этих духов там, внутри, но они, улыбаясь и плача, проскользнули прямо сквозь его ладонь. А само лицо и тело Тави вдруг распались, осыпались золотой пылью, взметнулись вверх зелеными искрами. Волшебный смерч поднялся на месте, где еще мгновения назад было тело мальчика. Ивара и Хинта, измученные, плачущие, остались одни над горсткой золотого праха, среди танца зеленых искр. Джилайси поднялся на ноги и в молчаливом благословении возложил свои белые руки на головы двух осиротевших людей. Потом он зашагал назад — в золотые чертоги. Хинта смотрел ему вслед и ощущал остывающее прикосновение на своих мокрых от крови и пота волосах.
— Он умер, — сказал Хинта. — Умер.
Он опускал руки в золотую пыль, но Тави там больше не было. После гибели Ашайты в душе у Хинты была черная пропасть. Теперь же там открылась другая пропасть — золотая. И это было намного страшнее. Потому что некуда было деться от этой пропасти — не было злобы, чтобы ей отдаться, слепоты, чтобы ею укрыться, плана мести, чтобы начать его воплощать. Только печаль — бесконечная, как сама вселенная, яркая, как сам огонь Итаирун.
— Он не должен был, — прошептал Хинта.
— Отпусти его, — встряхивая Хинту за плечи, охрипшим голосом приказал Ивара. — Он так хотел.
— Я не могу. Я тоже умер, если умер он.
— Ты жив, Хинта.
— Я люблю тебя, как любил он. Но я умер.
— Не говори так. Мне тоже больно.
— Я знаю. Тебе больно потому, что ты жив. Но мне не больно, как и ему не было больно. Меня просто нет.
— Это ложь, ты здесь, ты есть!
— Я не отпускаю его. Не могу. Я там, где он. Я туда, куда он.
Они замолчали. Между тем вокруг них по обе стороны врат происходили важные вещи. Вслед за волной энергийной Бемеран Каас явился Аджелика Рахна — он уже не был единым великаном, но снова распался на сотни отдельных золотых робо. Каждый из этих робо был воином и рубился с множественными порождениями фиолетовой плазмы. Аджелика Рахна переломил ход битвы, и теперь силы снова были на стороне золота. Воины света по баррикадам из омарьих тел пробивались наверх. Бой вышел за пределы чертогов перерождения, в новообразованные тоннели, по которым недавно прошло подкрепление омаров, и иссякающую орду били уже там.
А с другой стороны врат остались лишь три человека, которые должны были стать последними, кто воскреснет сегодня. Они приблизились, и Ивара поднялся им навстречу. Несколько долгих мгновений они стояли друг перед другом, не в силах переступить порог, поверить в возвращение счастья. А потом Амика все-таки сделал этот шаг, и первым обнял Ивару. Это объятие длилось очень долго.
— Не так ты хотел достичь этой встречи, — прошептал Амика. — Я знаю. Не новым горем ты хотел платить.
— Ты видел?
— Да.
— Этот мальчик был мне как ты.
— Я знаю. Я рад, что ты был не один.
Амика обнял Ивару еще крепче. Хинта смотрел на них снизу вверх и чувствовал в самом себе невозможную смесь переживаний. Уничтоженный, он все-таки мог радоваться за Ивару. Это была великая сцена — завершался долгий путь, встречались разлученные смертью и злом.
Потом Ивара обнял Эдру.
— Ты спас его, — сказал он. — Спас Аджелика Рахна.
— А ты нашел его, чтобы он спас нас и мир.
Потом Ивара обнял Кири, а сам Кири не в силах был обнять и стоял безвольный, плачущий не то от горя, не то от стыда.
— Ты прощаешь меня? Пожалуйста, прости меня за то, что я натворил.
— Нет. Я никогда тебя не прощу. Но ты можешь быть с нами снова, куда бы мы ни пошли. Я разрешаю это тебе, потому что без твоего таланта мы бы не спасли планету. Ты заслужил право быть с нами. Но и проклятие ты тоже заслужил.
И Кири, задыхаясь, упал к его ногам, и, улыбаясь сквозь слезы, кивал, признавая правоту его слов. А потом они все заговорили друг с другом, а рядом гремели финальные аккорды битвы. Хинта слышал их голоса, и гром сражения, но при этом часть его сознания была очень далеко. Он погрузился в новое видение — самое странное, самое особое, самое призрачное из всех своих видений; он устремился ввысь — туда, где наперегонки мчались две души Тави. Сонм из тысяч и тысяч других душ устремился вслед за этими двумя; все, кто не родился и не был спасен через Золотые Врата, но еще маялся, не находя себе покоя в пределах планеты — все они хотели на свободу. Армия душ неслась вперед и вверх, по спирали огибая планету, закручивалась вокруг самой себя, бурила преграду тьмы. И пелена тьмы стала тянуться, поддаваясь этому напору, а на самом острие клинка летели души Тави — самые быстрые, самые страшные враги Бемеран Каас.
— Не уходи, — в последний раз попросил Хинта. А потом он ощутил, как кто-то трогает его за руку. Он посмотрел и увидел, что перед ним стоит Аджелика Рахна — тот самый, со шрамом на ноге. Вместе с Хинтой к маленькому человечку обернулись Ивара и друзья Ивары.
— Вы пятеро и те герои, которые сейчас побеждают армию Бемеран Каас — вы последние из людей прежней Земли, — услышали они голос золота в своем разуме, — и у вас есть выбор. Вы можете уйти сейчас, через эти врата — и тогда вас ждет рождение через пять веков на новой Земле, где жизнь будет повсюду. Там вы обретете счастье вместе с новым человечеством. Или вы можете остаться хранителями Меридиана и Экватора, смотрителями и демиургами нового мира. На этом пути вы обретете бесконечность новых знаний, ваши годы продлятся дольше положенного срока, но вам придется умереть до того, как новое человечество поднимется на поверхность планеты.
— Сложный выбор, — сказал Эдра.
— Но у вас есть на него лишь несколько минут. Потом эти подземелья обрушатся, а врата будут запечатаны и исчезнут навсегда.
— Амика? — спросил Ивара.
— Ты же хочешь остаться. Ты всегда хотел знать.
— Но это не путь счастья.
— С тобой, в веках — это счастье. И знание — разве оно не форма счастья?
— А ты, Эдра?
Эдра опустил взгляд.
— Я хочу увидеть новый мир, и лазать по скалам без скафандра. И завести детей, которых у вас двоих не может быть. Прости меня.
— Значит, мы расстаемся?
— Только если ты не пойдешь со мной через врата. Ведь ради этого мы жили. Ради этого я умер.
— Я знаю. Но не пойду. Иди.
— А я? — тихо спросил Кири. — Я хочу пойти в новый мир, но боюсь предать нас всех опять.
— Это не предательство. Иди.
И Кири встал вместе с Эдрой. А потом их взгляды обратились на Хинту.
— Иди с ними, Хинта, — сказал Ивара. — Жизнь для тебя. Она выгравирована на твоем скафандре. Тот мир — он твой. Там твоя семья, там бесконечное будущее.